Чук и Гек. Если друг оказался вдруг… свиньей

– Ну, и как мы их назовем? – спросила бабушка. 

Только тогда она еще была не бабушкой, а тридцативосьмилетней сероглазой женщиной, которая была до плеча даже невысокому мужчине. Рядом с огромным и плечистым дедом она казалась хрупкой куколкой. Но дед был далеко, на фронте. А она с двумя маленькими детьми – в эвакуации. И вот теперь, вернувшись с рынка, она держала в руках корзину с двумя маленькими поросятами, прикрытыми старым маминым платьем.

А мама тоже не была еще мамой, а шестилетней мечтательной девочкой с косичками, перекрещенными на затылке, и бантиками над ушами.

Мама заглянула в корзину. Один поросенок был ну прямо картинка  – розовенький, весь ровненький, как кусок смыленного мыла, с веселым умилительным пятачком. Мама даже поцеловала его в этот пятачок.

– Фу, Таня, не надо свиней целовать, – сказала бабушка. Но было видно, что она тоже любуется розовеньким красавчиком.

А рядом с ним в корзине лежал другой поросенок – серо-черный и как-то криво-косо скроенный.

– Какой некрасивый, – сказала мама.

– Ну, это не имеет значения, – ответила бабушка. 

Она купила поросят не ради эстетики, а чтобы откормить, а к Новому году и зарезать (по соседству за забором жил начальник «Заготскота», и он с первого дня, когда бабушка только появилась на пороге дома с двумя детьми и узлами, начал посылать ей многообещающие взгляды; бабушка делала вид, что значения взглядов не понимает, но уже прикинула, что со временем обратится к нему с просьбой зарезать подросших поросят). Все-таки это была возможность получить мясо, которое на рынке стоило сумасшедших денег. 

– Ну, так как мы их назовем? – повторила свой вопрос бабушка.

– Давай назовем их Чук и Гек, – предложила мама. Она только что прочла повесть Гайдара.

Так Чук и Гек поселились в сарае рядом с домом. Справа, как и было сказано, жил начальник «Заготскота». Слева  – «Заготзерно». Кто жил в бабушкином и мамином доме до них, сейчас уже не вспомнить. Но его, как говорил, томно вздыхая, «Заготскот», посадили за воровство. 

Возникновение живого уголка обернулось повинностью. Таню и младшего Витьку отправляли собирать крапиву на корм поросятам. Понятно, что никаких перчаток не было. На промысел ребята выходили, обмотав ладони тряпками. Таня как человек добросовестный набивала ведро крапивы, плотно ее утрамбовывая. А Витька, покидав кое-как, убегал с мальчишками играть в футбол. Таня злилась, собирала крапиву за брата, давала себе слово, что уж завтра не отпустит его, не посмотрев, сколько набралось травы. Но назавтра повторялось то же самое.

Довольно быстро поросята выросли. Чук превратился в большого нежного розового хряка, который большей частью лежал в сарае или грелся перед ним на солнышке. Он оказался породистым, и видение розово-прозрачной ветчины, причем даже и соблазнительно благоухающей, возникало сразу же, как только вы смотрели на роскошный бок Чука.  

Гек вырос некрасивым, голенастым и похожим на нелепую собачонку

А Гек вырос некрасивым, с длинной неаккуратной серо-черной щетиной, голенастым, с вытянутым, как собачья морда, пятачком. Сколько его ни кормили, он все равно оставался тощим. Да и вел он себя несерьезно. Не так, как полагается нормальной свинье. Сдружился с соседскими псами настолько, что и он сам, и собаки считали его собакой, и целыми днями мотался по поселку. То его видели со стаей на помойке, то они вместе преследовали кошку. Он даже тявкать пытался, выдавливая из себя какие-то визгливые короткие звуки. Больше всего выдавала его поросячью сущность задорная закорючка хвоста. А так – собака собакой! 

Утром он провожал Таню в школу. Это был ритуал. Маленькому Витьке позволял запрягать себя в санки. Даже бабушкино сердце, которое с самого начала определило парочку на новогодний стол, похоже, смягчилось. И она тревожно поглядывала в окно, когда опускался вечер, а Гек еще гонял по поселку в собачьей компании.

И вот однажды вечером маленький Витька не вернулся с прогулки. Таня уже сделала уроки. А ее мама вернулась с работы в санэпидемстанции. И даже сварила картошку. А Витьки все не было. Тут все вспомнили, что он ушел гулять с Мишкой Кацем из семьи эвакуированных из Ленинграда. И Танина мама сбегала к Людмиле Марковне, но та ее ничем не утешила – еще два часа назад Миша промочил валенки и пришел домой, а Витя остался кататься на горке. 

Таня с матерью побежали на горку, но и там никого не было. Дети давно разошлись. «Заготскот» завел свой «газик», усадил зареванных дам на заднее сидение, и они медленно стали объезжать все улицы поселка. Ребенка нигде не было. Несколько раз Тане показалось, что из сугроба торчит валенок брата, но нет, это были палки и какой-то мусор. Они поехали на берег реки – вдруг мальчишка пошел кататься с речного берега? Но и там никого не было. Они вернулись домой – вдруг Витька уже дома и ищет мать и сестру? Темные окна дома развеяли надежды. 

На окраине поселка раздавались странные звуки. Не то поросячий визг, не то собачье тявканье

Танина мама решительно вылезла из машины – ей казалось, что за тарахтением мотора она не услышит тихий зов ребенка. Тане велела сидеть дома.  А сама побежала по улицам, прислушиваясь хоть к тихому писку. За ней грузно трусил «Заготскот»,  резонно заявивший, что он одну Катерину Павловну не отпустит, так как волки. От волков у него был армейский пистолет. 

Так в тишине они прочесывали улицу за улицей, пока неожиданно не услышали поросячий визг. Точнее, даже не визг, а какие-то, похожие на лай, звуки. Звуки раздавались совсем издалека, от самого далекого дома на краю поселка, в котором никто и не жил, и были едва различимы. 

Загребая валенками снег, Танина мама бросилась к черному силуэту одинокого дома. За ней бежал и начальник «Заготскота». 

При приближении звуки стали более явными, и уже не было сомнений, что это визг Гека, но, как ни странно, раздавался он не из заброшенного дома, а из черной будки уличного туалета.

– Подожди, Катерина Павловна, – сказал «Заготскот» и, отстранив Танину маму, первым распахнул дверь деревянного ватерклозета.

И правильно, как оказалось, сделал. Пол в будке прогнил, и под его ногами разверзлась выгребная яма. Содержимое ее замерзло. И на ледяной корке нечистот сидел заплаканный Витька, а вокруг него бегал визжащий Гек.

Перекрестившись, Николай Иванович полез в яму. Через минуту он уже вручил матери ребенка. Второй очередью шел верещащий и извивающийся в руках Гек. Герой! Спаситель!

…Потом уже, дома, вымытый в горячем тазу Витька пил кипяченое молоко и рассказывал, что он хотел спрятаться от старших мальчишек в будке, а там не оказалось пола. И он провалился. И что через час прибежал Гек и сам прыгнул к нему в яму и начал звать на помощь.

В общем, на Новый год Таня и ее мама остались без мяса. Чука продали. Представить, что он попадет под нож, было невозможно, а кормить его было нечем. Аппетит у Чука был зверский. А Гек стал легендой поселка и любимцем Таниной мамы. 

Ах да. 1 января – Танина мама и дети как раз распаковывали посылку от отца с фронта (там были даже четыре шоколадные конфеты!) – Николай Иванович принес серый бумажный сверток с колбасой. Танина мама побежала ставить чайник. А Витька скормил Геку свою конфету. 

Потому что друзей не режут на ветчину! Их конфетами угощают. Вот.