Как гениальный Пушкин раскрыл святоотеческое «учение о прилоге» в «Пиковой даме». Часть I

Услышав на конференции Института мировой литературы им. А.М. Горького РАН «Литературный процесс в России XVIII-XIX вв. Светская и духовная словесность», где выступала и шеф-редактор «Святые online», разбор того, как развивается в сознании человека греховный помысел, мы не удержались законспектировать его для читателей нашего медиаресурса. А при согласовании публикации автор - доктор филологических наук Александр Николаевич Ужанков - предоставил нам полную версию доклада «Влияние святоотеческого “учения о прилоге” на формирование центральных образов героев повести А. С. Пушкина “Пиковая дама”».

Александр Николаевич Ужанков

Русские писатели конца XVIII-XIX века весьма охотно использовали святоотеческое учение о прилоге (то есть учение о развитии греха в человеке) в построении художественных образов своих центральных героев: «Бедной Лизы» из одноименной повести Н. М. Карамзина [Ужанков, 2017б], Андрия из «Тараса Бульбы» Н. В. Гоголя [Ужанков, 2024], Родиона Раскольникова из романа «Преступление и наказание» Ф. М. Достоевского [Ужанков, 2020], Катерины из драмы «Гроза» А. Н. Островского [Ужанков, 2017a], Анны Карениной из одноименного романа Л. Н. Толстого [Ужанков, 2017в]. Многие православные (воцерковленные) люди XIX века хорошо знали это учение, но для массового читателя донести его можно было только в художественной форме. Правда, не все его разглядели в произведениях (даже литературоведы и богословы), но, наблюдая за поведением литературных героев, знакомились с этапами развития греха в человеке.

Еще Иоанн Лествичник в своей знаменитой «Лествице» объяснил, как зарождается в человеке грех с одного лишь греховного помысла, как он произрастает, проходя шесть стадий своего развития, или как человек его выращивает, и к чему это в конечном итоге приводит [Преподобного отца нашего … , 1908].

Святой Иоанн Лествичник и описанный им образ «Лествицы»

А. С. Пушкин не был бы А. С. Пушкиным, если бы просто, как все остальные писатели, использовал этот нехитрый прием для построения образов двух главных персонажей повести «Пиковая дама» – Германна и Лизы. Он усложняет себе задачу, показывая два возможных пути развития прилога: до конечной точки – грехопадения и безумия – и возможной остановки на третьей стадии – кульминации развития соблазна.

Святые отцы разработали учение о развитии греха от одной мысли – простого помысла (прилога) до страсти (утвердившегося греха или греховного навыка) – на основании своих аскетических опытов. Согласно их взглядам, всякий греховный поступок, греховное дело и всякая человеческая страсть начинается с обыкновенной мысли (помысла), которая усиливается и крепнет по мере регулярного возвращения и постоянного собеседования с ней в уме. Если она не получает духовного сопротивления, противодействия, то есть борьбы с нею человека, то способна довести его до грехопадения (страсти).

Преп. Иоанн Лествичник выделяет и дает наименования шести следующим друг за другом этапам развития греха: «Рассудительные отцы полагают, что иное есть прилог, иное – сочетание, иное – сосложение, иное – пленение, иное – борьба, а иное – так называемая страсть в душе» [Добротолюбие, 2010, т. 2, с. 509‑510; Преподобного отца нашего … , 1908, с. 125‑126].

Преп. Филофей Синайский сокращает число этапов до пяти, сопровождая каждый кратким комментарием: «Наперед бывает прилог (приражение, действие, когда брошенная вещь ударяет в то, на что брошена); потом сочетание (содвоение, внимание сковано предметом, так что только и есть, что душа да предмет приразившийся и ее занявший); далее сосложение (предмет приразившийся и внимание занявший возбудил желание, – и душа согласилась на то – сложилась); за сим пленение (предмет взял в плен душу, возжелавшую его и как рабу связанную ведет к делу); наконец, страсть (болезнь души) частым повторением (удовлетворением одного и того же желания) и привычкою (к делам, коими оно удовлетворяется) вкачествившаяся в душе (ставшая чертою характера)» [Добротолюбие, 2010, т. 3, с. 420], объединив в одну стадию «борьбу» и «страсть», тем самым подчеркнув, что на этом этапе развития греха далеко не всегда ведется борьба с ним, разве что людьми «преуспевшими и совершенными». Собственно, и у преп. Иоанна Лествичника борьба сопричастна страсти и только допускается, но не выделяется в самостоятельный этап, ибо присутствует далеко не у всех. Но эта борьба есть «поприще для одержания победы в происходящей в нас брани», отмечает преп. Филофей Синайский [Добротолюбие, 2010, т. 3, с. 420].

Эта модель духовного учения укоренилась и на Руси.

Преподобный Нил Сорский

Преп. Нил Сорский, русский монах XV века и глава «нестяжателей», опираясь на учения святых отцов, также сводит развитие греха к пяти аналогичным этапам: «Различна ведь борьба против нас в мысленной брани с победами и поражениями, сказали отцы: прежде – прилог, затем – сочетание, потом сложение, затем пленение и потом страсть» [Преподобный Нил Сорский … , 2011, с. 93] (курсив мой. – А. У.). С церковнославянского языка страсть переводится как грех, и, хотя святые отцы говорят об устоявшемся навыке, который перерастает в человеческую страсть, это положение в повести А. С. Пушкина выражается в устоявшемся стремлении Германна к выигрышу. Эта страсть наживы и приводит героя к безумию – отпадению от Бога.

Обратимся теперь к художественным образам А. С. Пушкина, подкрепляя наблюдения святых отцов примерами из повести «Пиковая дама».

1. Святые отцы, по словам преп. Иоанна Лествичника, «определяют, что прилог есть простое слово (мысль) или образ какого-либо предмета, вновь являющийся уму и вносимый в сердце» [Добротолюбие, 2010, т. 2, с. 510] (курсив мой. – А. У.). Он, на начальной своей стадии, может быть абсолютно безгрешным: «и ни похвалы, ни укоризны (человек. – А. У.) не заслуживает, поскольку не в нашей власти.

Святитель Феофан Затворник

Невозможно ведь, чтобы не было прилога к нам вражеского помысла», – замечает преп. Нил Сорский [Преподобный Нил Сорский … , 2011, с. 93].

С таким мнением согласен и святитель Феофан Затворник, подчеркивающий, что в прилогенет греха, ибо «рождение образов не в нашей власти» [Страсти и борьба с ними … , 2011, с. 20]. Человеку ежеминутно на ум приходит множество бесконтрольных мыслей, какую-то информацию он получает в разговоре или в общей беседе, обдумывает ее, поскольку человек по своей природе не может вообще не думать.

Случайно появившаяся в ходе беседы мысль может больше никогда и не всплыть в сознании человека, если на ней осознанно не фокусируется внимание.

Непосредственными источниками прилогов (мыслей) чаще всего выступают услышанный рассказ, воображение человека, органы чувств, память и др.

Ставки. Художник иллюстраций к «Пиковой даме» Я. Гюзелев

Начало повести сразу же вводит нас в обстановку зарождения прилога у главного героя. «Однажды играли в карты у конногвардейца Нарумова. Долгая зимняя ночь прошла незаметно; сели ужинать в пятом часу утра». Кто выиграл, тот был доволен своим выигрышем и ел с большим аппетитом, а кто проиграл – пребывал в рассеянности.

Пушкин сразу же вводит и главного героя в повествование: «А каков Германн! – сказал один из гостей, указывая на молодого инженера, – отроду не брал он карты в руки, отроду не загнул ни одного пароли, а до пяти часов сидит с нами и смотрит на нашу игру!» [Пушкин, 1978, с. 210].

С чего начинается «анекдотец» Германна?

С нескрываемой заинтересованности в игре, контролируемой расчетливостью: «Игра занимает меня сильно… но я не в состоянии жертвовать необходимым в надежде приобрести излишнее» [Пушкин, 1978, с. 210].

Германн – рачительный немец, рационалист, небогатый молодой человек с состоянием в 10 тысяч рублей. Эту фразу Пушкин еще раз повторит, он даже выделит ее курсивом, чтобы привлечь к ней внимание. Человек не склонен к игре и довольствуется тем, что у него есть, тем самым проявляет силу воли. Расчетливость Германна тут же подчеркнул Томский: «Германн немец: он расчетлив, вот и все! <…> А если кто для меня непонятен, так это моя бабушка, графиня Анна Федотовна» [Пушкин, 1978, с. 211]. Тут уже в канву повествования вплетается история, которая в скором времени полностью займет сознание расчетливого Германна.

Святые отцы обращают внимание, что прилог может появиться с неблаговидного чувства, зародившегося в сердце: «прилог» – это «голый помысл или образ какой-либо вещи, только что родившийся в сердце и представившийся уму» – пишет преп. Филофей Синайский [Добротолюбие, 2010, т. 3, с. 420] и объясняет его синонимом «приражение», в церковнославянском языке означающем «подступ, близость». И если святые отцы отмечают, что «голый помысел» возникает, как правило, бессознательно и бесконтрольно, и ни воля человека, ни его сознание напрямую не участвуют в возникновении помысла, то в описываемом А. С. Пушкиным случае наблюдается явная готовность героя принять «приражение». Германн, конечно же, хотел бы сыграть в карты лишь для того, чтобы выиграть, но только если бы он знал, что это случится наверняка. Он не может позволить себе рисковать тем малым, что имеет. Здесь должна быть стопроцентная уверенность в выигрыше.

Анекдот. Художник иллюстраций к «Пиковой даме» Я. Гюзелев

Томский рассказывает, что его бабушка Анна Федотовна как-то жила в Париже и проигралась в карты довольно приличную сумму денег герцогу Орлеанскому, играя при дворе. Приехав домой, она объявила дедушке о своем проигрыше и приказала заплатить. Покойный дедушка, хотя во всем и подчинялся своей супруге, «однако, услышав о таком ужасном проигрыше, он вышел из себя, принес счеты, доказал ей, что в полгода они издержали полмиллиона, что под Парижем нет у них ни подмосковной, ни саратовской деревни, и начисто отказался от платежа. Бабушка дала ему пощечину и легла спать одна, в знак своей немилости. На другой день она велела позвать мужа, надеясь, что домашнее наказание над ним подействовало, но нашла его непоколебимым. В первый раз в жизни она дошла с ним до рассуждений и объяснений; думала усовестить его, снисходительно доказывая, что долг долгу рознь и что есть разница между принцем и каретником. – Куда! Дедушка бунтовал. Нет, да и только! Бабушка не знала, что делать» [Пушкин, 1978, с. 211], но прекрасно понимала, что нужно было как-то из этого щекотливого состояния выбираться.

Следует заметить, что картежный долг считался долгом чести. Если дворянин не мог отдать долг, то обычно стрелялся, чтобы сохранить свою честь и никакой негативный отблеск не падал на его род. Так как в этом деле была замешана женщина, то ни о каком самоубийстве не могло быть и речи, нужно было как-то выбираться из сложившейся ситуации.

Старая графиня. Художник иллюстраций к «Пиковой даме» Я. Гюзелев

В Париже был очень богатый граф Сен-Жермен, который мог занять деньги. Когда бабушка обратилась к нему с этой просьбой, он не то чтобы не захотел дать деньги: «…я могу вам услужить этой суммою, но знаю, что вы не будете спокойны, пока со мною не расплатитесь, а я бы не желал вводить вас в новые хлопоты. Есть другое средство: вы можете отыграться. “Но, любезный граф, – отвечала бабушка, – я говорю вам, что у нас нет денег, вовсе нет”. – “Деньги тут не нужны, – возразил Сен-Жермен, – извольте меня выслушать”. Тут он открыл ей тайну, за которую всякой из нас дорого бы дал…»

Здесь уже появляется интрига, каждый из присутствующих заинтересовался этой историей, и, несмотря на уже наступившее утро, все захотели выслушать ее, удвоив внимание.

Граф Сен-Жермен открыл тайну: он назвал бабушке три карты, которые обязательно приведут ее к выигрышу. В тот же вечер бабушка явилась в Версаль на карточную игру у королевы, «герцог Орлеанский метал; бабушка… извинилась, что не привезла своего долга, в оправдание сплела маленькую историю и стала против него понтировать. Она выбрала три карты, поставила их одну за другою: все три выиграли ей соника[1] (то есть она полностью взяла банк. – А. У.), и бабушка отыгралась совершенно <…>

− Сказка! – заметил Германн» [Пушкин, 1978, с. 212].

Если человек прельстился какой-то мыслью или образом, то есть прилогом, сосредоточивает на нем свое внимание и задерживает его в своих помыслах и воображении, то тогда наблюдается мысленное развитие греха и происходит приражение (порабощение) разумной силы души.

Германн назвал услышанное сказкой, его практичный рассудок не позволял тотчас же поверить рассказу. Однако представилась ли ему в уме эта сказка, пленился он этой идеей безусловного выигрыша? Старцы отмечают, что помысел появляется бессознательно, бесконтрольно, но в данном случае мы видим, что идея заполучить тайну трех карт возникла у Германна не на пустом месте.

«Анекдот о трех картах сильно подействовал на его воображение, – замечает А. С. Пушкин, – и целую ночь не выходил из его головы. “Что, если, – думал он на другой день вечером, бродя по Петербургу, – что, если старая графиня откроет мне свою тайну! – или назначит мне эти три верные карты! Почему ж не попробовать своего счастия?..”» [Пушкин, 1978, с. 219].

Он теперь уже будет развивать фантазии по выстраиванию своих дальнейших поступков именно в соответствии с этой идеей разгадать тайну трех карт. Он даже допускал возможность «сделаться ее любовником», хотя для этого нужно было время, «а ей восемьдесят лет», и «она может умереть через неделю, – через два дня!..» Поэтому действовать нужно было быстро и решительно. Впрочем, его рациональный рассудок все еще подвергал сомнению услышанный анекдот: «Можно ли ему верить?.. Нет! расчет, умеренность и трудолюбие: вот мои три верные карты, вот что утроит, усемерит мой капитал и доставит мне покой и независимость!» [Пушкин, 1978, с. 219]. Ключевое слово «покой», его-то Германн и начинает терять, попадая в плен своих мечтаний.

Борьба в его сознании была недолгой. Как-то прогуливаясь по одной из главных улиц, он неожиданно оказался у старинного дома графини: «Германн затрепетал. Удивительный анекдот снова представился его воображению. Он стал ходить около дома, думая об его хозяйке и о чудной ее способности. Поздно воротился он в смиренный свой уголок; долго не мог заснуть, и, когда сон им овладел, ему пригрезились карты, зеленый стол, кипы ассигнаций и груды червонцев. Он ставил карту за картой, гнул углы решительно, выигрывал беспрестанно, и загребал к себе золото, и клал ассигнации в карман. Проснувшись уже поздно, он вздохнул о потере своего фантастического богатства, пошел опять бродить по городу и опять очутился перед домом графини ***. Неведомая сила, казалось, привлекла его к нему» [Пушкин, 1978, с. 219‑220].

Совершенно очевидно, что в своем стремлении заполучить тайну трех карт для верного выигрыша он ступил уже на вторую стадию – мысленного сочетания с помыслом.

2. Преп. Иоанн Лествичник сочетание называет «собеседованием с явившимся образом, со страстью или бесстрастно» [Добротолюбие, 2010, т. 2, с. 510; Преподобного отца нашего … , 1908, с. 125]. У преподобного Филофея Синайского «сочетание» есть «содвоение», когда «внимание сковано предметом» мысли, «так что только и есть, что душа да предмет, приразившийся и ее занявший» [Добротолюбие, 2010, т. 3, с. 420], то есть они соединяются или сочетаются.

Преп. Нил Сорский называет «сочетание» «диалогом» с явившимся прилогом, «страстным или бесстрастным», и «приятием» этого помысла, «иначе говоря, размышление о нем и собеседование с ним по нашему произволению» [Преподобный Нил Сорский … , 2011, с. 94]. На этом этапе происходит обдумывание какой-либо мысли, принесенной на ум. Происходит увлечение сознания человека тем, что было ему мысленно представлено, и уже в размышлениях оно переживается как возможное бытие [Леонов, 2013, с. 232]. Диалог с образом выигрыша уже захватил сознание Германна, начинает выстраиваться план по реализации помысла.

Лиза. Художник иллюстраций к «Пиковой даме» Я. Гюзелев

Остановившись у дома графини ***, он стал смотреть на окна и в одном из них «увидел он черноволосую головку. Наклоненную, вероятно, над книгой или работой. Головка приподнялась. Германн увидел свежее личико и черные глаза. Эта минута решила его участь» [Пушкин, 1978, с. 220].

Минута решила его участь, или он сам принимает судьбоносное для себя решение в эту минуту?

И преп. Иоанн Лествичник, и преп. Филофей Синайский свидетельствуют, что сочетание«не совсем» без греха. «…Если не отсечет кто-то прилог лукавого помысла, но немного побеседует с ним, то враг прилагает усилия, чтобы он страстно о том помышлял», – замечает и преп. Нил Сорский [Преподобный Нил Сорский … , 2011, с. 94].

Страстное помышление о выигрыше постепенно захватывает Германна. «Будучи в душе игрок», как замечает о нем А. С. Пушкин [Пушкин, 1978, с. 219], Германн затевает свою игру. У него возникает план обольщения увиденной в окне девушки, чтобы проникнуть с ее помощью в дом графини.

Звали ее Лизавета Ивановна. Она была девушкой скромной, бедной, находилась на воспитании у графини – своей дальней родственницы, а по сути была единственной ее подругой, единственным человеком, с которым графиня могла беседовать, ходить на прогулки или ездить на бал. В силу своих преклонных лет и положения графиня свою старость коротала в одиночестве.

Чтобы не оказаться увлеченным греховным помыслом, человек должен пытаться тотчас, еще на стадии прилога, не останавливать на нем свое внимание и отринуть его, – рекомендует преп. Иоанн Лествичник [Добротолюбие, 2010, т. 2, с. 509‑510]. Если же сразу не получилось, то можно попытаться это сделать уже на стадии сочетания, хотя теперь это совершить будет гораздо труднее, поскольку душа уже приразилась предметом и потребуется больше усилий, чтобы пресечь дальнейшее развитие лукавого помысла и победить его. Но никакого такого борения или желания победить помысел о выигрыше у Германна не было. Даже наоборот, он уже не только сжился с ним, но и прилагает первые усилия в его воплощении.

Если же человек, как и сам Геманн, принял прилог, увлекся и стал мысленно собеседовать с ним, то есть сочетался с прилогом, то наступает третий этап развития греха – сосложение или сложение.

3. Преп. Иоанн Лествичник дает следующее ему определение: «сосложение есть склонение души к виденному, соединенное с услаждением» [Добротолюбие, 2010, т. 2, с. 510]. Или в другом переводе (по «Лествице»): «сосложение есть согласие души с представившимся помыслом, соединенное с услаждением» [Преподобного отца нашего … , 1908, с. 125]. Сходные рассуждения приведены преп. Филофеем Синайским: «сосложение есть склонение души к зримому оком ума предмету со услаждением» [Добротолюбие, 1910, т. 3, с. 420]. Близки к ним и размышления преп. Нила Сорского: сложение есть «услаждающее склонение души к явившемуся помыслу или образу». Происходит это с человеком тогда, когда он, принимая помыслы или образы «и с ними мысленно беседуя, чуть-чуть согласится в мысли своей, чтобы было так, как говорит вражий помысел» [Преподобный Нил Сорский … , 2011, с. 94].

Человеческий ум, сочетавшийся с помыслом и собеседовавший с ним, начинает с ним соглашаться. Воля человека уже склоняется к осуществлению греховного помысла, и постепенно вызревает намерение совершить грех [Леонов, 2013, с. 232].

Уловив момент, Германн передает девушке письмо. Оно «содержало в себе признание в любви: оно было нежно, почтительно и слово в слово взято из немецкого романа». Расчетливый Германн даже не потрудился что-то придумать от себя. Зачем тратить силы и время, которого и так мало?

По сути, человек уже согрешил в своих мыслях – задумал обман, поэтому греховность данного этапа для преп. Нила Сорского очевидна, хотя вынашиваемое намерение еще только начало реально воплощаться.

На другой день, когда Германн умышленно прогуливался у дома старой графини, Лизавета Ивановна, увидев его, бросила через форточку на улицу свое письмо. Проворно схватив его и тотчас же распечатав в соседней кондитерской лавке (что свидетельствует о нетерпении Германна), обнаружил возвращенное его письмо и ответ Лизаветы Ивановны. «Он того и ожидал и возвратился домой, очень занятый своею интригою» [Пушкин, 1978, с. 210].

Лизавета Ивановна категорически была настроена не принимать его письма, «но Германн не унялся», – замечает А. С. Пушкин. Он требовал у девушки свидания!

«Лизавета Ивановна каждый день получала от него письма то тем, то другим способом. Они уже не были переведены с немецкого. Германн их писал, вдохновенный страстию (выделено мной. – А. У.), и говорил языком, ему свойственным; в них выражались и непреклонность его желаний, и беспорядок необузданного воображения» [Пушкин, 1978, с. 210].

Наконец, он получил давно ожидаемый ответ. Ему было назначено свидание в тот же день.

«Германн трепетал, как тигр, ожидая назначенного времени» [Пушкин, 1978, с. 223].

Германн у дома старой графини и Лиза. Художник иллюстраций к «Пиковой даме» Я. Гюзелев

Красноречиво сравнение с тигром, поджидающим свою жертву. «В десять часов вечера он уже стоял перед домом графини». Несмотря на ветер и мокрый снег, он «стоял в одном сюртуке, не чувствуя ни ветра, ни снега» [Пушкин, 1978, с. 223]. Страсть притупила все чувства.

Если кто-то «не способен еще отгонять прилоги лукавого, таковой, если чуть-чуть согласится с лукавым помыслом, но тотчас исповедается Господу, каясь и укоряя себя, и призовет Его на помощь, как написано: “Исповедайтесь Господу и призывайте имя Его” (Пс. 104:1) – то Бог прощает его по Своей милости из-за его немощи. Это сказано отцами о сложении мысленном, когда кто-то невольно побеждается помыслом, пребывая в подвиге, причем корень ума его утвержден на том, чтобы не согрешать и не сотворить беззаконие на деле» [Преподобный Нил Сорский … , 2011, с. 95].

Так размышляет преп. Нил Сорский о состоянии человека на стадии сложения его помысла. Эта стадия – пиковая в развитии греховного помысла, последняя точка возврата. На этом этапе должно быть покаяние, по-гречески – метанойя, то есть перемена ума, перемена сознания. Монахи в монастырях на исповеди исповедуют свой мысленный грех, каются в нем и возвращаются в исходную точку. «Ибо будущей муке подлежит (душа. – А. У.) за непокаяние, а не за брань» [Преподобный Нил Сорский … , 2011, с. 97]. После покаяния очистившаяся душа способна вернуться в безгреховное состояние. Если не было покаяния, то греховный помысел развивается стремительно. Человек пленяется греховной мыслью и уже без целенаправленной борьбы с ней не сможет избавиться от нее, а его поступки оказываются всецело зависимыми от нее.

4. Четвертую стадию развития греха преп. Иоанн Лествичник, преп. Филофей Синайский и преп. Нил Сорский называют «пленением», которое есть «насильственное и невольное увлечение сердца увиденным или совершенное его с ним слитие, разоряющее наше доброустроение» [Добротолюбие, 1910, т. 2, с. 510].

Пленение, по рассуждению Нила Сорского, – это «продолжительное сочетание со случившимся помыслом», которое для человека весьма губительно: «Когда же, словно бурей и волнами носимый и от благого устроения к лукавым мыслям влекомый, не можешь в тихое и мирное устроение прийти, – это особенно бывает от волнения и от многих и неполезных бесед, – то это продолжительное совокупление с приключившимся помыслом <…> губительно» [Преподобный Нил Сорский … , 2011, с. 96].

На этой стадии умственного борения первоначально возникший в помысле (прилоге) грех находит свое дальнейшее воплощение уже в конкретных человеческих поступках, подводящих к проявлению греха наяву. Уже завершилась переписка назначенным свиданием Германну. Он – в ожидании рокового времени.

«Ровно в половине двенадцатого Германн ступил на графинино крыльцо и взошел в ярко освещенные сени. Швейцара не было. Германн взбежал (стремление к скорейшему исполнению задуманного. – А. У.) по лестнице, отворил двери в переднюю и увидел слугу, спящего под лампою, в старинных запачканных креслах. Легким и твердым шагом (решительность в исполнении задуманного. – А. У.) Германн прошел мимо его. Зала и гостиная были темны. Лампа слабо освещала их из передней. Германн вошел в спальню. Перед кивотом, наполненным старинными образами, теплилась золотая лампада» [Пушкин, 1978, с. 224].

Казалось бы, вид икон должен был бы отрезвить его ум, удержать от задуманного. Однако этого не произошло[2].

«Германн пошел за ширмы. За ними стояла маленькая железная кровать; справа находилась дверь, ведущая в кабинет; слева другая – в коридор. Германн ее отворил, увидел узкую, витую лестницу». Это та лесенка, «которая вела в комнату бедной воспитанницы… Но он воротился и вошел в темный кабинет». Понятно, что ему не Лизавета Ивановна была нужна, а старая графиня. Это кульминация сложения, когда происходит согласие души с ранее представившимся помыслом. Его помысл о верном выигрыше настолько вжился в сознание, что он решительно готов был на все, поскольку уже пленен идеей выведать тайну трех карт. Вернуться назад или отступить он уже не может. «Он был спокоен; сердце его билось ровно, как у человека, решившегося на что-нибудь опасное, но необходимое» [Пушкин, 1978, с. 224].

По словам преп. Филофея Синайского, греховный «предмет взял в плен душу, возжелавшую его, и как рабу связанную ведет к делу» [Добротолюбие, 1910, т. 3, с. 420]. Святитель Феофан Затворник называет греховное дело плодом развращения, зачатого внутри (в душе) и родившего беззаконие (грех) вовне [Страсти и борьба с ними … , 2011, с. 22].

Германн изначально не воспротивился приразившемуся прилогу, сочетался с этим помыслом, вниманием возбудил желание к нему, согласился и соединился всею душою с ним, направил свою волю на его исполнение, пленился этим замыслом, стремительно приблизив финальную стадию развития греха – страсть.

Германн полностью пленен своей идеей. «Часы пробили первый и второй час утра, – и он услышал дальний стук кареты. Невольное волнение овладело им». Зашла графиня, Лизавета Ивановна прошла мимо него. «Германн услышал ее торопливые шаги по ступеням ее лестницы. В сердце его отозвалось нечто похожее на угрызение совести и снова умолкло. Он окаменел» [Пушкин, 1978, с. 225].

Окаменевшее сердце. Преп. Иоанн Лествичник допускает, что на последней стадии развития помысла еще возможна борьба. Вот и у Германна на мгновение возникло угрызение совести, но он его быстро подавил. Борьбы нет – сердце окаменело.

Еще теплится маленькая надежда, что можно отказаться от плана: «Свечи вынесли, комната опять осветилась одною лампадою». Она освещает Образ. Думается, А. С. Пушкин не случайно делает Германна немцем, он не обращает внимания на иконы. Образ Спасителя не может остановить его. Приближается кульминация в развитии прилога – сам грех (страсть по-древнерусски).

5. Страсть, то есть сам грех, есть апофеоз в развитии прилога. Преп. Иоанн Лествичник отмечает: «…Страстию называют уже самый порок, от долгого времени вгнездившийся в душе и <…> сделавшийся как бы природным ее свойством, так что душа уже произвольно и сама собою к нему стремится» [Преподобного отца нашего … , 1908, с. 125].

Более подробно рассуждает о страсти преп. Нил Сорский: «Страсть же, истинно говорят, – долгое время в душе гнездясь и будучи затем ее обычаем переведена как бы в нрав, сама потом к человеку как усвоенная самопроизвольно приходит, обуреваемая постоянно страстными помыслами, от врага влагаемыми, утвердившись от сочетания и частого собеседования и став обычной от многого помышления и мечтания. Это бывает, когда какую-нибудь вещь, возбуждающую страсть, враг часто представляет человеку и разжигает его более, чем к чему-тоиному, на любовь к ней, и тот, хочет или не хочет, побеждается ею мысленно. Особенно же это бывает, если он прежде по небрежности часто сочетался и собеседовал с ней, то есть мыслил по доброй воле о той вещи неподобающим образом» [Преподобный Нил Сорский … , 2011, с. 97].

Германн уже давно «сочетался» с идеей трех выигрышных карт и вот, наконец, приблизился к разгадке этой тайны. «Графиня сидела вся желтая, шевеля отвислыми губами, качаясь направо и налево. В мутных глазах ее изображалось совершенное отсутствие мысли <…>. Вдруг это мертвое лицо изменилось неизъяснимо. Губы перестали шевелиться, глаза оживились: перед графинею стоял незнакомый мужчина». Полное отсутствие жизни и мысли минуту назад, и вдруг – глаза оживились. В них появился не страх, а скорее любопытство: почему это вдруг появился мужчина в такое неурочное время? На ум графини пришли ее старые похождения?

«– Не пугайтесь, ради Бога, не пугайтесь! – сказал он внятным и тихим голосом. – Я не имею намерения вредить вам; я пришел умолять вас об одной милости.

Старуха молча смотрела на него и, казалось, его не слыхала. Германн вообразил, что она глуха, и, наклонясь над самым ее ухом, повторил ей то же самое. Старуха молчала по-прежнему.

– Вы можете, – продолжал Германн, – составить счастие моей жизни, и оно ничего не будет вам стоить: я знаю, что вы можете угадать три карты сряду...

Германн остановился. Графиня, казалось, поняла, чего от нее требовали; казалось, она искала слов для своего ответа.

– Это была шутка, – сказала она наконец, – клянусь вам! это была шутка!

– Этим нечего шутить, – возразил сердито Германн. – Вспомните Чаплицкого, которому помогли вы отыграться.

Графиня видимо смутилась. Черты ее изобразили сильное движение души, но она скоро впала в прежнюю бесчувственность.

– Можете ли вы, – продолжал Германн, – назначить мне эти три верные карты?»

Не сказать, не открыть, а назначить!

Пушкин удивительно точно подбирает слова в своих произведениях. Ощущается, что графиня обладает некоей силой, способной претворять в жизнь выношенные идеи.

«Графиня молчала; Германн продолжал:

– Для кого вам беречь вашу тайну? Для внуков? Они богаты и без того; они же не знают и цены деньгам. Моту не помогут ваши три карты. Кто не умеет беречь отцовское наследство, тот все-таки умрет в нищете, несмотря ни на какие демонские усилия» [Пушкин, 1978, с. 225‑226].

Не осознавая того, Германн сам себе вынес жизненный приговор.

Нечистая сила упомянута еще раз не случайно: Германн готов ради выигрыша пожертвовать своей душой.

Он, умоляя старуху, стал на колени:

«– Если когда-нибудь, – сказал он, – сердце ваше знало чувство любви, <…> если что-нибудь человеческое билось когда-нибудь в груди вашей, то умоляю вас чувствами супруги, любовницы, матери, – всем, что ни есть святого в жизни, – не откажите мне в моей просьбе! – откройте мне вашу тайну! – что вам в ней?.. Может быть, она сопряжена с ужасным грехом, с пагубою вечного блаженства, с дьявольским договором...» [Пушкин, 1978, с. 226].

Удивительная амплитуда движения мысли Германна: от Бога (Бог есть Любовь!) до дьявола! Между супругой и матерью помещается любовница! И высказывается готовность на договор со дьяволом ради земного благополучия с отказом от вечного блаженства на небесах.

«Подумайте: вы стары; жить вам уж недолго, – я готов взять грех ваш на свою душу».

Это жертва со стороны Германна? Готовность очистить душу ближнего от ее греха и взять его на себя или констатация случившегося приражения мыслью о трех заветных картах?

Мы наблюдаем тот самый плен страстью, которая способна привести к гибели души.

«Откройте мне только вашу тайну. Подумайте, что счастие человека находится в ваших руках; что не только я, но дети мои, внуки и правнуки благословят вашу память и будут ее чтить, как святыню...» [Пушкин, 1978, с. 226]. Благословят память о грехе и будут ее чтить, как святыню?

Констатация падения нравов в русском обществе первой половины XIX века: русская сотерология сменилась европейским эвдемонизмом.

Графиня не отвечала ни слова.

«Германн встал.

Германн и старая графиня. Художник иллюстраций к «Пиковой даме» Я. Гюзелев

– Старая ведьма! – сказал он, стиснув зубы, – так я ж заставлю тебя отвечать...»

Игра его закончилась, расчет достучаться до ее чувств не оправдался, и все встало на свои места: графиня – старая ведьма. Разговор теперь пойдет уже с позиции силы.

Германн «вынул из кармана пистолет. При виде пистолета графиня во второй раз оказала сильное чувство. Она закивала головою и подняла руку, как бы заслоняясь от выстрела... Потом покатилась навзничь... и осталась недвижима.

– Перестаньте ребячиться, – сказал Германн, взяв ее руку. – Спрашиваю в последний раз: хотите ли назначить мне ваши три карты? – да или нет? Графиня не отвечала. Германн увидел, что она умерла» [Пушкин, 1978, с. 226].

Кульминация в развитии прилога о трех картах, его пятая стадия – грех, душегубство.

Что было дальше, читайте в продолжении…

Литература

1. Гаричева Е. А. «Мир станет красота Христова». Категория преображения в русской словесности XVI-XX веков. Великий Новгород, 2008. 298 с.

2. Добротолюбие: в 5 т. Т. 2 / перевод с греческого святителя Феофана Затворника. Изд. 4-е. Москва: Изд-во Сретенского монастыря, 2010. 736 с.

3. Добротолюбие: в 5 т. Т. 3 / перевод с греческого святителя Феофана Затворника. Изд. 4-е. Москва: Изд-во Сретенского монастыря, 2010. 448 с.

4. Леонов В., прот. Основы православной антропологии. Москва: Изд-во Московской Патриархии Русской Православной Церкви, 2013. 456 с.

5. Преподобного отца нашего Иоанна, Игумена Синайской горы, Лествица, в русском переводе. Сергиев Посад: Тип. Св.-Тр. Сергиевой Лавры, 1908. XII + 273. 92 с.

6. Преподобный Нил Сорский. Устав и послания / составление, перевод, коммент., вступ. ст. Г. М. Прохорова. Москва: Институт русской цивилизации, 2011. 240 с.

7. Пушкин А. С. Полное собрание сочинений: в 10-ти томах. Изд. 4. Т. 6. Художественная проза. Ленинград: Наука, 1978. 350 с.

8. Пушкин А. С. Сочинения: в 3-х томах. Т. 3. Москва: Художественная литература, 1955. 621 с.

9. Страсти и борьба с ними: по трудам святителя Феофана Затворника. Выдержки из творений и писем. Москва: Даниловский благовестник, 2011. 460 с.

10. Ужанков А. Н. «Мысленная брань» в повести «Бедная Лиза» Н. М. Карамзина // Русский язык за рубежом. 2017б. № 2 (261). С. 51-56.

11. Ужанков А. Н. Еще раз о «луче света в темном царстве» (О драме А. Н. Островского «Гроза») // Новый филологический вестник. 2017а. № 4 (43). С. 179-190.

12. Ужанков А. Н. Святоотеческое «учение о прилоге» в романе Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание» // Проблемы исторической поэтики. 2020. Т. 18. С. 172-189.

13. Ужанков А. Н. Учение о прилоге как духовная основа художественного образа Анны Карениной // Новый филологический вестник. 2017в. № 2 (41). С. 89-100.

14. Ужанков А. Н. Учение о прилоге как духовная основа художественного образа Андрия в повести Н. В. Гоголя «Тарас Бульба» // Новый филологический вестник. 2024. № 1 (68). С. 79-94.

15. Шиманский Г. И. Нравственное богословие. Киев: Изд-во имени святителя Льва, папы Римского, 2005. 682 с.