История посмертного портрета Достоевского

Федор Михайлович Достоевский – человек не только великого таланта, но и потрясающей мощи характера, которая проявлялась в нем в том числе неудержимой силой страстей... И совладать с собой таким – это и есть подвижничество.

Он знал увлечения женщинами, был заядлым игроком… Хотя, женившись второй раз, остепенился. Осенью 1869 года Достоевский писал из Дрездена в Петербург своему другу поэту Аполлону Майкову: «…три дня тому (14 сентября) родилась у меня дочь, Любовь. Все обошлось превосходно, и ребенок большой, здоровый и красавица. Мы с Аней счастливы». Вторая жена писателя Анна Григорьевна писала в «Воспоминаниях»: «С появлением на свет ребенка счастье снова засияло в нашей семье. Федор Михайлович был необыкновенно нежен к своей дочке, возился с нею, сам купал, носил на руках, убаюкивал и чувствовал себя настолько счастливым, что писал критику Н.Н. Страхову: «Ах, зачем вы не женаты и зачем у вас нет ребенка, многоуважаемый Николай Николаевич. Клянусь вам, что в этом 3/4 счастья жизненного, а в остальном разве одна четверть». 

Ф.М. Федор Михайлович Достоевский и Анна Григорьевна Сниткина, вторая супруга писателя

Кстати, и будучи игроком, он часто проигрывал подчистую не только свои деньги, но и средства жены. Пока однажды не дал ей обещание, что это в последний раз. Обещание он сдержал. И в последние лет 10 до своей смерти в 59 лет уже не играл, по крайней мере, на деньги. 

Кто-то уже из числа поклонников его таланта и вовсе почитает писателя за праведника. Однако русским писателям и поэтам характерно это амбивалентное восприятие: «Но коль черти в душе гнездились – //  Значит, ангелы жили в ней» (Сергей Есенин). 

Но жизнь человеку и дается на то, чтобы сделать выбор: с кем ты? С кем ты хочешь остаться на всю последующую вечность?

Федор Михайлович Достоевский свой выбор сделал.

Перед смертью он успел не только исповедаться и причаститься, но и проститься со своими родными и близкими. Дочь писателя, мемуаристка Любовь Достоевская, вспоминала этот день так: «Друзья, родственники собрались в гостиной, ибо весть об опасной болезни Достоевского распространилась уже в городе. Отец попросил их заходить друг за другом и каждому говорил дружеское слово. Силы его на глазах падали с каждым часом». Также Любовь Фёдоровна отметила впоследствии, что ей случалось бывать при смерти своих друзей и родных, но ни одна кончина не виделась ей такой светлой, как смерть её отца: «То была истинно христианская кончина – смерть без боли и без стыда. [...] Он потерял сознание лишь в последний момент. Он видел приближение смерти, не боясь её». 

Любовь Фёдоровна также вспоминала, как на следующее утро она бесстрашно зашла в комнату отца и увидела, что его положили на стол со сложенными на груди руками, куда вложили икону. Рядом с покойным сидел художник и рисовал его посмертный портрет. Это был знаменитый живописец Иван Крамской. Он сам захотел написать портрет великого писателя и, по словам жены новопреставленного, очень талантливо справился со своей работой: «На этом портрете Фёдор Михайлович кажется не умершим, а лишь заснувшим, почти с улыбающимся и просветленным лицом, как бы уже узнавшим не ведомую никому тайну загробной жизни». 

…Часто перед смертью людям открывается таинство иного мира, его образы начинают точно просвечивать сквозь вещественность посюстороннего. Многих эти явления инобытия ужасают: если человек умирает нераскаянным, ему являются бесы – или в своем мерзком отвратительном обличье, или же в виде каких-то мучающих умирающего образов. А вот тому, кто примирился с Богом, исповедавшись, никакая эта нечисть не страшна. Души причастившихся в день смерти молнией, говорит предание, проходят сквозь мытарства духов злобы поднебесной. Такая душа огненна и легка. 

Достоевский, умирая, был спокоен, несколько даже радостен и тих… Все страсти в нем перегорели, всё, что тяготило душу, он исповедал…

Об этом умиротворенном лице умершего писателя говорили многие: казалось, будто он спит на этой своей подушке и слегка улыбается, словно видит хороший сон. Литератору и юристу Анатолию Кони тоже особенно запомнился лик Достоевского: «Какое лицо! Его нельзя забыть... Хотелось сказать окружающим: «Nolite flere, non est mortuus, sed dormit». То есть с латинского: «Не плачьте, – он не умер, он только спит».