Тарас Бульба и его сыновья. Кто славно бьется, а кто мазунчик

Продолжаем публикации работ доктора филологических наук Александра Николаевича Ужанкова по разбору русской классической литературы с точки зрения святоотеческого учения о прилоге, постепенного развития греха в человеке. На этот раз сосредоточимся на духовной основе образа козака Андрия в повести Н.В. Гоголя «Тарас Бульба».

По мнению христианских богословов, любой грех начинается с помысла (мысли) или образа (представления), с которыми устанавливается собеседование человека – так называемое сочетание, в разбираемом случае – с образом панночки. И этот образ постепенно слагается в непреодолимое желание Андрия увидеть красавицу. Находясь в плену этого желания человек, и совершает грехопадение. Первоначально у него появляется в мечтах абстрактный образ красавицы, затем, уже наяву, он увидел польскую панночку, и она пленила его своей красотой. Происходит постоянное обращение Андрия к этому женскому образу. Узнав, что она находится в осажденном козаками польском городе и голодает, Андрий пробирается к ней, забыв о своем долге и чести, предав Отчизну, веру и боевых товарищей. Его нераскаянный грех влечет за собой еще один – сыноубийство Тараса Бульбы.

Согласно разработанному святыми отцами христианской церкви учению о прилоге, всякий греховный поступок, греховное дело и всякая страсть начинаются с обыкновенной мысли (помысла), которая усиливается и крепнет при постоянном собеседовании с ней в уме и, не получая духовного сопротивления (борьбы с нею), способна довести человека до грехопадения. Многократно повторяемый грех со временем переходит в навык и образует страсть.

Преподобный Иоанн Лествичник дает наименования шести следующим друг за другом этапам развития греха: «Рассудительные отцы полагают, что иное есть прилог, иное – сочетание, иное – сосложение, иное – пленение, иное – борьба, а иное – так называемая страсть в душе»[1].

Преподобный Филофей Синайский сокращает их количество до пяти, сопровождая каждый кратким комментарием: «Наперед бывает прилог (приражение, действие, когда брошенная вещь ударяет в то, на что брошена); потом сочетание (содвоение, внимание сковано предметом, так что только и есть, что душа да предмет приразившийся и ее занявший); далее сосложение (предмет приразившийся и внимание занявший возбудил желание, – и душа согласилась на то – сложилась); за сим пленение (предмет взял в плен душу, возжелавшую его и как рабу связанную ведет к делу); наконец, страсть (болезнь души) частым повторением (удовлетворением одного и того же желания) и привычкою (к делам, коими оно удовлетворяется) вкачествившаяся в душе (ставшая чертою характера)» [Добротолюбие 2010, III, 420], объединив в одну стадию борьбу и страсть, тем самым подчеркнув, что на этом этапе развития греха далеко не всегда ведется борьба с ним, разве что людьми «преуспевшими и совершенными».

Собственно, и у преподобного Иоанна Лествичника борьба сопричастна страсти и только допускается, но не выделяется в самостоятельный этап, ибо присутствует далеко не у всех.

Преподобный Нил Сорский, русский монах XV в., ссылаясь на учения святых отцов, так же сводит развитие греха к пяти аналогичным этапам: «Различна ведь борьба против нас в мысленной брани с победами и поражениями, сказали отцы: прежде – прилог, затем – сочетание, потом сложение, затем пленение и потом страсть» [Нил Сорский 2011, 93].

Эта модель духовного учения укоренилась и на Руси.

Примеры построения литературных художественных образов на основе учения о прилоге в изящной русской словесности мы можем наблюдать с конца XVIII в. в повести «Бедная Лиза» Н.М. Карамзина [Ужанков 2017а, 51–56], и затем уже в произведениях XIX в.: повести «Пиковая дама» А.С. Пушкина, романе «Преступление и наказание» Ф.М. Достоевского [Ужанков 2020, 172–189], драме «Гроза» А.Н. Островского [Ужанков 2017 с., 179–190], романе «Анна Каренина» Л.Н. Толстого [Ужанков 2017b, 89–100]. Перечисленные писатели показывают, как простая мысль (прилог) укореняется в сознании литературного персонажа и, проходя пять стадий своего развития, приводит его ко греху. И только Н.В. Гоголь в повести «Тарас Бульба» показывает, как пленение мечтательным образом (тоже прилогом) ведет к гибели героя.

Давайте вспомним, как Тарас Бульба встречает своих сыновей.

Тарас Бульба с сыновьями

Вот он, после того как посмеялся над их семинаристскими свитками и выслушав угрозу старшего Остапа поколотить отца за насмешки, обращается к нему: «Смотри ты, какой пышный (гордый. – А.У.)!» [Гоголь 1984, 29] (далее страницы указываются в тексте статьи). А после, отведав сыновьих тумаков, дает оценку сыну: «Да он славно бьется! <…> Ей-богу, хорошо! <…> Добрый будет козак!». И только после этого приветствует его: «Ну, здорово, сынку! почеломкаемся!» (С. 30).

А вот последовавшая затем оценка младшего сына Андрия совершенно иная: «А ты, бейбас (болван. – А.У.), что стоишь и руки опустил? <…> Что ж ты, собачий сын, не колотишь меня? <…> Э, да ты мазунчик, как я вижу!» (С. 30).

Получается, уже на первых страницах повести автор закладывает разное отношение и у читателя к сыновьям старого козака Тараса Бульбы, основываясь на им же сделанной их характеристике: располагающей – к Остапу, и несколько настораживающей – к Андрию.

Правда, сам Тарас любил обоих и «тешил себя заранее мыслью, как он явится с двумя сыновьями своими на Сечь и скажет: “Вот посмотрите, каких я молодцев привел к вам!”; как представит их всем старым, закаленным в битвах товарищам; как поглядит на первые подвиги их в ратной науке и бражничестве, которое почитал тоже одним из главных достоинств рыцаря» (С. 35).

Выезжая в дорогу на Запорожскую Сечь, он просит жену: «Теперь благослови, мать, детей своих! <…> Моли Бога, чтобы они воевали храбро, защищали бы всегда честь лыцарскую, чтобы стояли всегда за веру Христову, а не то – пусть лучше пропадут, чтобы и духу их не было бы на свете!» (С. 37). В его просьбе есть некое непроизвольное предвидение будущей судьбы сыновей: один жизнь за честь и веру отдаст, другой – предаст и честь, и веру. Оба погибнут, но – по-разному.

Андрий

По сути дела, уже в самом начале произведения Гоголь определяет два разных характера и два разных жизненных выбора Остапа и Андрия.

«Остап считался всегда одним из лучших товарищей», «и никогда, ни в коем случае, не выдавал своих товарищей. Никакие плети и розги не могли заставить его это сделать. Он был суров к другим побуждениям, кроме войны и разгульной пирушки; по крайней мере, никогда почти о другом не думал» (С. 40). Совершенно очевидно, что он избирает путь козака – защитника православной веры и Отечества.

Его меньший брат Андрий, хотя и учился с Остапом в одной бурсе и одинаково с ним воспитывался родителями, «имел чувства несколько живее и как-то более развитые», «умел увертываться от наказания». Впрочем, так же, как и старший брат, «кипел жаждою подвига, но вместе с нею душа его была доступна и другим чувствам. Потребность любви вспыхнула в нем живо, когда он перешел за восемнадцать лет» (С. 40–41). Вот из этих чувств и вырастает прилог.

Прилог – слово или образ, вносимые в сердце

Святые отцы, по словам преподобного Иоанна Лествичника, «определяют, что прилог есть простое слово (мысль) или образ какого-либо предмета, вновь являющийся уму и вносимый в сердце» [Добротолюбие 2010, II, 510]. Подобное мнение высказывает и преподобный Филофей Синайский: прилог у него – это «голый помысл или образ какой-либо вещи, только что родившийся в сердце и представившийся уму» [Добротолюбие 2010, III, 420], и объясняет он его синонимом приражение, в церковнославянском языке означающем «подступ, близость».

Возникнуть такой образ (или помысел) может бессознательно и бесконтрольно, но может быть навеян и размышлениями, мечтаниями человека. Мечтательность по своей природе – образная. Поначалу ни человеческая воля, ни сознание напрямую не участвуют в возникновении мечтательного образа или помысла, а потому, замечает преподобный Нил Сорский, «ни похвалы, ни укоризны [он] не заслуживает, поскольку не в нашей власти.

Невозможно ведь, чтобы не было прилога к нам вражеского помысла» [Нил Сорский 2011, 93]. На это обращает внимание и святитель Феофан Затворник: «…рождение образов не в нашей власти» [Страсти и борьба с ними… 2011, 20].

Источниками прилогов (мыслей или образов) могут выступать услышанные слова, воображение человека, органы чувств, память и др. Именно такое и происходит с Андрием на занятиях в бурсе, которыми он, явно, не увлечен. Что же его прельщает?

«Женщина чаще стала представляться горячим мечтам его; он, слушая философические диспуты, видел ее поминутно, свежую, черноокую, нежную. Пред ним беспрерывно мелькали ее сверкающие, упругие перси, нежная, прекрасная, вся обнаженная рука; самое платье, облипавшее вокруг ее девственных и вместе мощных членов, дышало в мечтах его каким-то невыразимым сладострастием. Он тщательно скрывал от своих товарищей эти движения страстной юношеской души…» (С. 41).

Любопытно отметить, что этот фантазийный (мечтательный) образ найдет свое конкретное воплощение в польской красавице, как ее впоследствии будет описывать Н.В. Гоголь. Хотя большинство помыслов (прилогов) возникает помимо человеческой воли, Андрий сознательно вызывает этот греховный образ женщины в своем воображении, и услаждается им. В этом случае прилог становится прямым проводником ко греху [Шиманский 2005, 188].

Он часто «бродил один где-нибудь в уединенном закоулке Киева, потопленном в вишневых садах, среди низеньких домиков, заманчиво глядевших на улицу. Иногда он забирался и в улицу аристократов, в нынешнем старом Киеве, где жили малороссийские и польские дворяне и домы были выстроены с некоторою прихотливостью» (С. 41), будто бы некая сила манила его туда или его собственная прихоть. Там-то он, после падения лицом в грязь, и увидит молодую панночку – «стоявшую у окна красавицу, какой еще не видывал отроду: черноглазую (как и в наваждении! – А.У.) и белую, как снег, озаренный утренним румянцем солнца. Она смеялась от всей души, и смех придавал сверкающую силу ее ослепительной красоте. Он оторопел. Он глядел на нее, совсем потерявшись, рассеянно обтирая с лица своего грязь, которою еще более замазывался. Кто бы была эта красавица?» (С. 41).

Падение лицом в грязь – как некое предвидение будущего нравственного падения его души.

Святые отцы Церкви отмечают, что если человек прельстился образом или какой-то мыслью, т.е., прилогом, сосредотачивает на нем свое внимание и задерживает этот образ в своих помыслах и воображении (как это делал поминутно Андрий), то тогда наблюдается мысленное развитие греха и происходит приражение (порабощение) разумной силы души. В этом случае следует говорить уже о второй стадии развития помысла, которую и преподобный Иоанн Лествичник, и преподобный Филофей Синайский, и преподобный Нил Сорский называют сочетанием.

Именно в таком состоянии и находился Андрий.

Лествица преподобного Иоанна Лествичника. Икона, Новгород, первая половина XVI века

Сочетание или собеседование с образом

Преподобный Иоанн Лествичник сочетанием называет собеседованием с явившимся образом, по страсти или бесстрастно [Добротолюбие 2010, II, 510; Лествица 1908, 125]. А преподобный Филофей Синайский назвал это содвоением, поскольку мысленный образ сковал внимание, «так что только и есть, что душа да предмет приразившийся и ее занявший» [Добротолюбие 2010, III, 420].

Преподобный Нил Сорский называет сочетание диалогом с явившимся прилогом, в нашем случае – страстным образом, и приятие человеком этого образа-помысла, «иначе говоря, размышление о нем и (внутреннее. – А.У.) собеседование с ним по нашему произволению» [Нил Сорский 2011, 94]. На этом этапе происходит обдумывание какой-либо мысли, принесенной на ум или любование в мечтах прелестным образом.

…Андрий «хотел было узнать от дворни, которая толпою в богатом убранстве, стояла за воротами», кто была эта красавица, но дворня только подняла его на смех, «увидевши его запачканную рожу, и не удостоила его ответом. Наконец он узнал, что это была дочь приехавшего на время ковенского воеводы» (С. 41–42).

Человек сосредотачивает свое внимание на посетившей его мысли или возникшем образе и начинает собеседовать с ней или рассматривать его уже по своему желанию, оценивая и изучая. Это и есть сочетание ума с помыслом или образом.

Преподобный Нил Сорский называет сочетание приятием помысла (или образа) по собственному изволению человека и сознательным дозволением пребывать его в нас. Происходит увлечение сознания человека тем, что было ему мысленно представлено в образе, и уже в размышлениях оно переживается как возможное бытие [Леонов 2013, 232].

Эти мысли или образы далеко не всегда бывают безгрешны. «Если не отсечет кто-то прилог лукавого помысла, но немного побеседует с ним, то враг прилагает усилия, чтобы он страстно о том помышлял», – замечает преп. Нил Сорский [Нил Сорский 2011, 94].

Поэтому человек должен пытаться сразу, еще на стадии прилога, не останавливать на нем свое внимание и отринуть его, – рекомендует преп. Иоанн Лествичник [Добротолюбие 2010, II, 510].

Если тогда не получилось, то можно попытаться это сделать на стадии сочетания, хотя сделать это теперь будет гораздо труднее, поскольку душа уже приразилась образом и потребуется больше усилий, чтобы пресечь дальнейшее развитие лукавого помысла и победить его. Главное же – должно быть желание, проявление воли человека избавиться от навязчивой мысли или образа.

Однако, Андрий не только помышлял о панночке, но и стал действовать, чтобы, во что бы то ни стало, повидаться ней, не взирая на опасности. …

Продолжение следует…

Литература

1. Гоголь Н.В. Собрание сочинений: в 7 т. Т. 2. Миргород. М.: Художественная литература, 1984. 317 с.

2. Добротолюбие: в 5 т. / перевод с греческого святителя Феофана Затворника. М.: Издательство Сретенского монастыря, 2010.

3. Леонов В., прот. Основы православной антропологии. М.: Издательство Московской Патриархии Русской Православной Церкви, 2013. 456 с.

4. Нил Сорский, преподобный. Устав и послания / сост., пер., коммент, вступ. ст. Г.М. Прохорова. М.: Институт русской цивилизации, 2011. 240 с.

5. Преподобнаго отца нашего Иоанна, игумена Синайской горы, Лествица, в русском переводе. Сергиев Посад: Троице-Сергиева Лавра, 1908. 365 с.

6. Страсти и борьба с ними. По трудам святителя Феофана Затворника. Выдержки из творений и писем. М.: Даниловский благовестник, 2011. 460 с.

7. (а) Ужанков А.Н. «Мысленная брань» в повести «Бедная Лиза» Н.М. Карамзина // Русский язык за рубежом. 2017. № 2(261). С. 51–56.

8. (b) Ужанков А.Н. Учение о прилоге как духовная основа художественного образа Анны Карениной // Новый филологический вестник. 2017. № 2(41). С. 89–100.

9. (с) Ужанков А.Н. Еще раз о «луче света в темном царстве». (О драме А.Н. Островского «Гроза») // Новый филологический вестник. 2017. № 4(43). С. 179–190.

10. Ужанков А.Н. Святоотеческое «учение о прилоге» в романе Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание» // Проблемы исторической поэтики. 2020. № 2. С. 172–189.

11. Шиманский Г.И. Нравственное богословие. Киев: Издательство имени святителя Льва, папы Римского, 2005. 682 с.

---

[1] Здесь: [Добротолюбие 2010, II, 509–510; ср.: Лествица 1908, 125–126]. Далее ссылки даются по тексту в квадратных скобках.