Тарас Бульба и его сыновья. Вот ты достиг желаемого, а что дальше

Это очередная публикация на нашем медиаресурсе разбора русской классической литературы с точки зрения святоотеческого учения о прилоге. Доктор филологических наук Александр Николаевич Ужанков рассуждает о духовной основе образа козака Андрия в повести Н.В. Гоголя «Тарас Бульба». 

Часть I. Тарас Бульба и его сыновья. Кто славно бьется, а кто мазунчик

Александр Николаевич Ужанков

…«В следующую же ночь, с свойственною одним бурсакам дерзостью, он пролез через частокол в сад, взлез на дерево, которое раскидывалось ветвями на самую крышу дома; с дерева перелез он на крышу и через трубу камина пробрался прямо в спальню красавицы, которая в это время сидела перед свечою и вынимала из ушей своих дорогие серьги» (С. 42).

Андрий достигает желаемого.

Если человек принял прилог, увлекся ним, то есть, сочетался с прилогом и получил от этого услаждение души, то наступает третий этап развития греха – сосложение или сложение.

3 (продолжение нумерации, начало в 1 части. – Прим.). Преп. Иоанн Лествичник дает следующее ему определение: «сосложение есть склонение души к виденному, соединенное с услаждением» [Добротолюбие 2010, II, 510]. Или в другом переводе (по «Лествице»): «сосложение есть согласие души с представившимся помыслом, соединенное с услаждением» [Лествица 1908, 125]. Сходные рассуждения приведены преп. Филофеем Синайским: «сосложение есть склонение души к зримому оком ума предмету со услаждением» [Добротолюбие 2010, III, 420]. Близки к ним и размышления преп. Нила Сорского: сложение есть «услаждающее склонение души к явившемуся помыслу или образу». Происходит это с человеком тогда, когда он, добровольно принимая помыслы или образы «и с ними мысленно беседуя, чуть-чуть согласится в мысли своей, чтобы было так, как говорит вражий помысел» [Нил Сорский 2011, 94].

Человеческий ум, сочетавшийся с манящим его образом, ищет способ с ним соединиться. Воля человека уже склоняется к осуществлению греховного помысла, и постепенно вызревает намерение совершить грех [Леонов 2013, 232].

Если кто-то «не способен еще отгонять прилоги лукавого, таковой, если чуть-чуть согласится с лукавым помыслом, но тотчас исповедается Господу, каясь и укоряя себя, и призовет Его на помощь, как написано: “Исповедайтесь Господу и призывайте имя Его” (Пс. 104: 1) – то Бог прощает его по Своей милости из-за его немощи. Это сказано отцами о сложении мысленном, когда что-то невольно побеждается помыслом, пребывая в подвиге, причем корень ума его утвержден на том, чтобы не согрешать и не сотворить беззаконие на деле» [Нил Сорский 2011, 95]. Так размышляет преп. Нил Сорский о состоянии человека на стадии сложения его помысла. 

Эта стадия (сосложение) – пиковая в развитии греховного помысла, последняя точка возможного еще возврата в прежнее безгреховное состояние. Для этого должно случиться покаяние, метанойя по-гречески, т.е., перемена ума, перемена сознания. 

Монахи в монастырях на исповеди исповедуют свой мысленный грех (навязчивый образ), каются в нем и возвращаются в исходную точку. «Ибо будущей муке подлежит [душа] за непокаяние, а не за брань» [Нил Сорский 2011, 97]. После покаяния очистившаяся душа способна вернуться в безгреховное состояние. Если не было покаяния, то греховный помысел развивается стремительно. Человек пленяется греховной мыслью, и уже без целенаправленной борьбы не сможет избавиться от нее, а его поступки оказываются всецело зависимыми от нее.

Панночка сначала испугалась незнакомого человека, но, когда увидела, «что бурсак стоял, потупив глаза и не смея от робости пошевелить рукою, когда узнала в нем того же самого, который хлопнулся перед ее глазами на улице (лицом в грязь. – А.У.), смех вновь овладел ею» (С. 42).

Гоголь дает характеристику «прекрасной полячки», которая пленила Андрия. «Красавица была ветрена, как полячка, но глаза ее, глаза чудесные, пронзительно-ясные, бросали взгляд долгий, как постоянство». Да, она сохранит его в памяти и спустя два года, как узнаем позднее. 

«Она от души смеялась и долго забавлялась над ним». 

«Бурсак не мог пошевелить рукою и был связан, как в мешке, когда дочь воеводы смело подошла к нему…» (С. 42).

«Она убирала его и делала с ним тысячу разных глупостей с развязностью дитяти, которою отличаются ветреные полячки и которая повергла бедного бурсака в еще большее смущение. Он представлял смешную фигуру, раскрывши рот и глядя неподвижно в ее ослепительные очи» (С. 42).

Андрий оказался в плену чар ветреной полячки. Прежде мечтательный образ красавицы воплотился в конкретной панночке, которая пленила чувственное сердце молодого козака. Далее должны последовать поступки для достижения желаемого – проявления страсти.

Андрий, предавший веру, свой народ 

4. Четвертую стадию развития греха преп. Иоанн Лествичник, преп. Филофей Синайский и преп. Нил Сорский называют пленением, которое есть «насильственное и невольное увлечение сердца увиденным или совершенное его с ним слитие, разоряющее наше доброе устроение» [Добротолюбие 2010, II, 510].

С этим согласуется и мнение преп. Филофея Синайского: «пленение есть насильственное и невольное отведение сердца (в плен), удержание в нем и слияние будто в одну жизнь с предметом пленившим, от коего (слияния) исчезает доброе наше состояние (теряется покой)» [Добротолюбие 2010, III, 420].

Андрий жаждал новой встречи с панночкой, но это было для него не безопасно, поэтому мог видеть ее только издали. Как-то раз встретил ее в костеле, «она заметила его и очень приятно усмехнулась, как давнему знакомому. Он видел ее вскользь еще один раз, и после этого воевода ковенский скоро уехал, и вместо прекрасной черноглазой полячки выглядывало из окон какое-то толстое лицо» (С. 42–43).

На этой стадии умственного борения первоначально возникший в помысле (прилоге) грех находит свое дальнейшее воплощение уже в конкретных человеческих поступках. По словам преп. Филофея Синайского, греховный «предмет взял в плен душу, возжелавшую его, и как рабу связанную ведет к делу» [Добротолюбие 2010, III, 420].

На какое-то время от совершения греха человека могут отстранить неблагоприятные условия или какие-то внешние обстоятельства, но это вызывает только некоторую задержку или отсрочку в его исполнении. И если человек за это время не провел духовную борьбу с желанием, и в нем по-прежнему присутствует решительность добиться желаемого, он постарается реализовать давно задуманное и долго вынашиваемое. Длительно пребывающий в подобном состоянии человек, чаще всего, игнорирует внешние удерживающие обстоятельства. 

Андрий вспоминал свою черноглазую полячку едучи в Сечь. По сути дела, Н.В. Гоголь показал через эти воспоминания Андрия, проявившиеся в нем, три стадии прилога. Произойдет ли дальнейшее развитие греха или он замрет на пиковой точке?

Спустя два года козаки обложили польский город Дубно, пытаясь взять его измором. В томлении и безделии «Андрий <…> сам не зная отчего, чувствовал какую-то духоту на сердце» (С. 67).

Однажды ночью его отыскала в стане запорожцев татарка – служанка панночки. Когда он узнал, что панночка в городе, то «почувствовал, что вся кровь вдруг прихлынула к сердцу» (С. 69).

Замершее на время чувство получило новый шанс, и он спрашивает служанку с нетерпением:

«– Что ж, она замужем? Да говори же, какая ты странная! что она теперь?..

– Она другой день ничего не ела.

– Как?..

– Ни у кого из городских жителей нет уже давно куска хлеба, все давно едят одну землю.

Андрий остолбенел» (С. 69–70).

Гоголь связывает два состояния остолбенения Андрия, произошедшие в разное время. Первый случай – после действия, когда он еще в Киеве тайно пробрался в спальню к панночке и от избытка чувств не мог пошевелиться. Второй случай – перед действием, когда он уже под Дубно тоже от избытка чувств остолбенел, но вскоре очнется и примет решение тайно пробираться к полячке, и опять окажется в ее спальне.

Это панночка увидела его с городской стены и послала к нему свою служанку: «Ступай, скажи рыцарю: если он помнит меня, чтобы пришел ко мне; а не помнит – чтобы дал тебе кусок хлеба для старухи, моей матери…» (С. 70).

У человека на стадии пленения возможна духовная борьба. Это может быть длительное борение с двояко возможным исходом. 

У Андрия тоже происходит внутренняя борьба между чувством и долгом. У него есть возможность выбора, и он его совершает.

Он клянется святым крестом, что не выдаст тайну подземного хода в крепость. Воспользовавшись им, козаки легко и быстро могли бы захватить город, освободить милую ему полячку, не допустить прорыва в крепость подмоги, пленения и гибели козаков. Однако, плененный страстью рассудок ему отказал. Андрий поддался влечению чувства (сердца).

Андрий Бульба

«Сердце его билось. Все минувшее, все, что было заглушено нынешними козацкими биваками, суровой бранной жизнью, – все всплыло разом на поверхность, потопивши, в свою очередь, настоящее. Опять вынырнула перед ним, как из темной морской пучины, гордая женщина. Вновь сверкнули в его памяти прекрасные руки, очи, смеющиеся уста, густые темно-ореховые волосы, курчаво распавшиеся по грудям, и все упругие, в согласном сочетанье созданные члены девического стана».

Не этот ли образ навязчиво возникал в помыслах и отвлекал его от философических диспутов в бурсе?

«Нет, они не погасали, не исчезали в груди его, они посторонились только, чтобы дать на время простор другим могучим движеньям; но часто, часто смущался ими глубокий сон молодого козака, и часто, проснувшись, лежал он без сна на одре, не умея истолковать тому причины» (С. 70).

Так Н.В. Гоголь описывает состояние плененного страстью человека. Андрий «шел, а биение сердца становилось сильнее, сильнее при одной мысли, что увидит ее опять, и дрожали молодые колени» (С. 70–71).

Мог остановить старый козак Тарас Бульба своего сына, когда тот в ночи проходил мимо: «Андрий! <…> С тобою баба! Ей, отдеру тебя, вставши, на все бока! Не доведут тебя бабы к добру!» (С. 72). 

Как к воду глядел. Но не встал, не надрал бока сыну. Попустил. 

А Андрий перекрестился. «Вдруг отхлынул от сердца испуг еще скорее, чем прихлынул» (С. 72).

Если же человек сразу отказался от борьбы, не воспротивился приразившемуся прилогу, согласился и соединился с ним всею душою, пленился образом, то приближается финальная стадия развития греха – страсть.

5. Страсть есть апофеоз в развитии прилога. Преп. Иоанн Лествичник отмечает: «Страстию называют уже самый порок, от долгого времени вгнездившийся в душе, <…> так что душа уже произвольно и сама собою к нему стремится» [Лествица 1908, 125]. В «Добротолюбии» в переводе свят. Феофана Затворника эта мысль имеет иной акцент: «Страстью называют такое похотливое расположение, которое, вгнездившись в душу, соделывается потом через долгий навык как бы природным ее свойством, так что душа уже произвольно и сама собою стремиться к удовлетворению его» [Добротолюбие 2010, II, 510].

Более подробно рассуждает о страсти преп. Нил Сорский: «Страсть же, истинно говорят, – долгое время в душе гнездясь и будучи затем ее обычаем переведена как бы в нрав, сама потом к человеку как усвоенная самопроизвольно приходит, обуреваемая постоянно страстными помыслами, от врага влагаемыми, утвердившись от сочетания и частого собеседования и став обычной от многого помышления и мечтания. Это бывает, когда какую-нибудь вещь, возбуждающую страсть, враг часто представляет человеку и разжигает его более, чем к чему-то иному, на любовь к ней, и тот, хочет или не хочет, побеждается ею мысленно. Особенно же это бывает, если он прежде по небрежности часто сочетался и собеседовал с ней, то есть мыслил по доброй воле о той вещи неподобающим образом» [Нил Сорский 2011, 97].

Рассуждая о природе прилога, преп. Нил Сорский предупреждал и о возникновении блудной страсти: «Если кто-то борим страстью к некоему лицу, подобает ему всячески удаляться от него – избегать и собеседования, сопребывания, прикосновения к одеждам, и обоняния. А кто не остерегается всего этого, тот совершает страсть и любодействует помыслами в сердце, сказали отцы, сам печь страстей разжигает, словно зверя вводя лукавые помыслы» [Нил Сорский 2011, 98].

Когда Андрий вошел в комнату панночки, в ней горели две свечи и перед образом теплилась лампада, «но не того искали глаза его», – замечает Н.В. Гоголь. И он «увидел женщину, казалось, застывшую и окаменевшую в каком-то быстром движении. Казалось, как будто вся фигура ее хотела броситься к нему и вдруг остановилась. И он остался также изумленным пред нею».

Опять, как и в первый раз, когда он пробрался в спальню к польской красавице еще в Киеве, его поразило оцепенение (плен).

«Ничего не было в ней похожего на ту, но вдвое прекраснее и чудеснее была она теперь, чем прежде. Тогда было в ней что-то неоконченное, недовершенное, теперь это было произведение, которому художник дал последний удар кисти. Та была прелестная, ветренная девушка; эта была красавица – женщина во всей красе своей. Полное чувство выражалося в ее поднятых глазах, не отрывки, не намеки на чувство, но все чувство. <…> Грудь, шея и плечи заключились в те прекрасные границы, которые назначены вполне развившейся красоте…» (С. 78).

«И ощутил Андрий в своей душе благоговейную боязнь и стал неподвижен перед нею» (С. 79).

И пропал козак Андрий!

«Царица! – вскрикнул Андрий, полный и сердечных, и душевных, и всяких избытков. – Что тебе нужно? чего ты хочешь? прикажи мне! Задай мне службу самую невозможную, какая только есть на свете, – я побегу исполнять ее! Скажи мне сделать то, чего не в силах сделать ни один человек, – я сделаю, я погублю себя. Погублю, погублю! и погубить себя для тебя, клянусь святым крестом, мне так сладко… но не в силах сказать того!» (С. 80).

Вскипела страсть в молодом козаке. И как холодной водой окатила его красавица: «Не обманывай, рыцарь, и себя и меня, – говорила она, качая тихо прекрасной головой своей, – знаю и, к великому моему горю, знаю слишком хорошо, что тебе нельзя любить меня; и знаю я, какой долг и завет твой: тебя зовут отец, товарищи, отчизна, а мы – враги тебе».

Могло показаться читателю, что наступит трезвление ума у молодого козака, охваченного страстью. Но не тут-то было! Страсть побеждает сознание и происходит окончательный выбор – отречение от всего того, за что козаки отдавали свои жизни: «А что мне отец, товарищи и отчизна! <…> Так если ж так, так вот что: нет у меня никого! Никого, никого! <…> Кто сказал, что моя отчизна Украйна? Кто дал мне ее в отчизны? Отчизна есть то, чего ищет душа наша, что милее для нее всего. Отчизна моя – ты! Вот моя отчизна! И понесу я отчизну сию в сердце моем, понесу ее, пока станет моего веку, и посмотрю, пусть кто-нибудь из козаков вырвет ее оттуда!» (С. 83).

Страсть привела к предательству… «Спасены, спасены!» – закричала вбежавшая в комнату татарка. «Наши вошли в город, привезли хлеба, пшена, муки и связанных запорожцев» (С. 83).

Но Андрий даже не внял, о чем идет речь, не понял, «какие “наши” вошли в город, что привезли с собою и каких связали запорожцев» (С. 83–84). Он был полностью во власти своей страсти.

«Полный не на земле вкушаемых чувств, Андрий поцеловал в сии благовонные уста, прильнувшие к щеке его, и небезответны были благовонные уста. Они отозвались тем же, и в сем обоюднослиянном поцелуе ощутилось то, что один только раз в жизни дается чувствовать человеку.

И погиб козак! – восклицает Н.В. Гоголь. – Пропал для всего козацкого рыцарства! Не видать ему больше ни Запорожья, ни отцовских хуторов своих, ни церкви Божьей! Украйне не видать тоже храбрейшего из своих детей, взявшихся защищать ее. Вырвет старый Тарас седой клок волос из своей чуприны и проклянет и день и час, в который породил на позор себе такого сына» (С. 84).

Правда, появится со стороны попытка оправдать поступок Андрия.

Выскажет ее Тарасу Бульбе жид Янкель, увидевший его младшего сына в городе: «Теперь он такой важный рыцарь… <…> И наплечники в золоте, и нарукавники в золоте, и зерцало в золоте, и шапка в золоте, и по поясу золото, и везде золото, и все золото <…> и он весь сияет в золоте» (С. 87).

Золото здесь – как цена предательства. 

На недоуменный вопрос Тараса, зачем же его сын «надел чужое одеянье», Янкель со свойственной ему рассудительностью ответил: «Потому что лучше, потому и надел…». И теперь он, «как наибогатейший польский пан!».

Случилось то, что вызывало наибольшее негодование у старого полковника Тараса Бульбы и его товарищей: многие из русских дворян «перенимали уже польские обычаи, заводили роскошь, великолепные прислуги» и т. д. (С. 34). Теперь таким оказался и его сын Андрий, но отец еще не может в это поверить: «Кто ж его принудил?» – спрашивает он Янкеля. 

«– Я ж не говорю, чтобы его кто принудил. – отвечает тот. – Разве панне знает, что он по своей воле перешел к ним?»

«Кто перешел? Куда перешел?» – рассудок Тараса Бульбы все еще отказывается понять и принять случившееся.

«– Перешел на их сторону, он уж теперь совсем ихний», – ответил торговец Янкель.

«– Так это выходит, он, по-твоему, продал отчизну и веру?» – все еще недоумевал Бульба.

«– Я не говорю этого, чтобы он продавал что: я сказал только, что он перешел к ним» (С. 88). Янкель напирает на добровольность случившегося. 

Тарас не в силах это принять:

«– Врешь, чертов жид! Такого дела не было на христианской земле! Ты путаешь, собака!» – негодованию отца нет предела. Козаки защищали православную веру и никогда, даже перед лицом самой смерти, не отрекались от нее. А тут – добровольное отступничество его сына! 

И причина, как оказалось, – дочка-красавица польского воеводы: «Он для нее и сделал все и перешел».

Вот и вспомнил старый Тарас Бульба, «что велика власть слабой женщины, что многих сильных погубляла она, что податлива с этой стороны природа Андрия» (С. 88). И податлива настолько, что уже и о свадьбе объявлено, и «будет свадьба сейчас, как только прогонят запорожцев». И никто иной, как сам «пан Андрий обещал прогнать запорожцев» (С. 89).

Так греховная страсть порождает еще один грех – предательство своих братьев-запорожцев.

«– И ты не убил тут же на месте его, чертова сына? – вскрикнул Бульба.

– За что же убить? Он перешел по доброй воле. Чем человек виноват?

Там ему лучше, туда и перешел», – оправдывает поступок Андрия предприимчивый Янкель.

Он и передает отцу слова отступника: «Янкель! Скажи отцу, скажи брату, скажи козакам, скажи запорожцам, скажи всем, что отец – теперь не отец мне, брат – не брат, товарищ – не товарищ, и что я с ними буду биться со всеми. Со всеми буду биться!» – еще раз подчеркнул Андрий.

Этого уже не смогла вынести душа старого козака, и он закричал, возмутясь, перенося грех целого народа на стоящего перед ним одного человека, принесшего ему дурную весть:

«– Врешь, чертов Иуда! – закричал, вышед из себя, Тарас. – Врешь, собака! Ты и Христа распял, проклятый Богом человек! Я тебя убью, сатана! Утекай отсюда, не то – тут же тебе и смерть!» (С. 89).

«И поник седою головою» потрясенный известием отец, и все еще не хотел он верить, «чтобы собственный сын его продал веру и душу» (С. 89).

Одинаково любил он обоих сыновей, одинаково растил их и воспитывал, но разные судьбы избрали они. Еще в самом начале повести были намеки на то: Остап кулаками доказывал батьке, что будет добрый козак, а Андрий, по словам Тараса, – собачий сын и мазунчик. Так оно и получилось.

Бульбенка Остапа избрали козаки-уманцы своим атаманом, оказав ему честь не по возрасту, но по разуму, и он доблестно сражался с врагами. А у младшего Андрия «не в меру было наклончиво сердце на женские речи» (С. 96). Оно и привело его во вражий стан, превратив в Иуду.

Не было борьбы у него между разумом и сердцем, победило чувство и руководило им. Это – пятая стадия развития греха, по свидетельству святых отцов, допускающая еще борение со страстью, если включается в эту борьбу воля. 

Борьба может продолжаться долго. Но если же человек принял приразившийся помысл, сочетался с ним, уделив ему внимание, усладился им, сдружился, затем согласился с ним и соизволил совершить то, что он предлагает, пленился этим замыслом и, не начав с ним борьбу, сразу же уступил, то наступает следующий за борьбой этап – греховное дело.

Вот и вылетел из польского города «гусарский полк, краса всех конных полков», а «впереди других понесся витязь всех бойчее, всех красивее» – Андрий. Оторопел Тарас Бульба, «когда увидел, что это был Андрий», который, «как молодой борзой пес (сбылось отцово предвидение! – А.У.), красивейший, быстрейший и молодший всех в стае», понесся на запорожцев, и «чистил перед собою дорогу, разгонял, рубил и сыпал удары направо и налево. Не вытерпел Тарас и закричал: “Как?.. Своих?.. Своих, чертов сын, своих бьешь?..”».

Н.В. Гоголь описывает героя, обезумевшего, ослепленного и плененного страстью (грехом): «Но Андрий не различал, кто пред ним был, свои или другие какие; ничего не видел он. Кудри, кудри он видел, длинные, длинные кудри, и подобную речному лебедю грудь, и снежную шею, и плечи, и все, что создано для безумных поцелуев» (С. 113).

Его порыв, движение прерывается внезапной остановкой: «…вдруг чья-то сильная рука ухватила за повод его коня». Происходит мгновенное трезвление, когда увидел «он перед собою одного только страшного отца». «Затрясся он всем телом и вдруг стал бледен…», «и стоял, утупивши в землю очи» (С. 114).

Грех сыноубийства

«– Что сынку (родственная связь. – А.У.), помогли тебе твои ляхи (оппозиция, враги. – А.У.)?

Андрий был безответен.

– Так продать? продать веру? продать своих? Стой же, слезай с коня!

Покорно, как ребенок (Гоголь этим сравнением еще раз подчеркивает кровную связь. – А.У.), слез он с коня и остановился ни жив ни мертв перед Тарасом.

– Стой и не шевелись! (А он уже умер духовно – недвижим! – А.У.) Я тебя породил, я тебя и убью!»

«Бледен как полотно был Андрий; видимо было, как тихо шевелились уста его (но не в покаянной молитве! – А.У.) и как он произносил чье-то имя; но это не было имя отчизны, или матери, или братьев – это было имя прекрасной полячки. Тарас выстрелил» (С. 114). Он дал ему физическую жизнь, он его физически и убил. Но этому концу земной жизни предшествовало духовное самоубийство Андрия как предопределение смерти. 

Нераскаянный грех сына имеет последствия: приводит ко греху и отца – сыноубийству.

«– Чем бы не козак был? – сказал Тарас. <…> Пропал, пропал бесславно, как подлая собака!» (С. 114).

Собачий сын и пропал, как подлая собака.

Сюжетный круг Андрия Бульбаша замкнулся.

ЛИТЕРАТУРА 

1. Гоголь Н.В. Собрание сочинений: в 7 т. Т. 2. Миргород. М.: Художественная литература, 1984. 317 с.

2. Добротолюбие: в 5 т. / перевод с греческого святителя Феофана Затворника. М.: Издательство Сретенского монастыря, 2010.

3. Леонов В., прот. Основы православной антропологии. М.: Издательство Московской Патриархии Русской Православной Церкви, 2013. 456 с.

4. Нил Сорский, преподобный. Устав и послания / сост., пер., коммент, вступ. ст. Г.М. Прохорова. М.: Институт русской цивилизации, 2011. 240 с.

5. Преподобнаго отца нашего Иоанна, игумена Синайской горы, Лествица, в русском переводе. Сергиев Посад: Троице-Сергиева Лавра, 1908. 365 с.

6. Страсти и борьба с ними. По трудам святителя Феофана Затворника. Выдержки из творений и писем. М.: Даниловский благовестник, 2011. 460 с.

7. (а) Ужанков А.Н. «Мысленная брань» в повести «Бедная Лиза» Н.М. Карамзина // Русский язык за рубежом. 2017. № 2(261). С. 51–56.

8. (b) Ужанков А.Н. Учение о прилоге как духовная основа художественного образа Анны Карениной // Новый филологический вестник. 2017. № 2(41). С. 89–100.

9. (с) Ужанков А.Н. Еще раз о «луче света в темном царстве». (О драмеА.Н. Островского «Гроза») // Новый филологический вестник. 2017. № 4(43).С. 179–190.

10. Ужанков А.Н. Святоотеческое «учение о прилоге» в романе Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание» // Проблемы исторической поэтики. 2020. № 2. С. 172–189.

11. Шиманский Г.И. Нравственное богословие. Киев: Издательство имени святителя Льва, папы Римского, 2005. 682 с.