Девочка на камне. Непостижимая сила простой молитвы «Господи, помилуй!»

Проходят долгие и трудные годы, пока мы, умудренные, научаемся в счастливом случае узнавать чудо – любви, рождения, спасения. Например, спасения одной маленькой девочки от неминуемой погибели…

Екатерина Данилова

Невозможно, конечно, не поражаться тому, от какой случайности зависит и наше существование, и наших близких. Кажется, одно легкое колебание воздуха в сферах – и вся жизнь, весь мир – звенящий, поющий, пронизанный ароматами цветов, солнцем, тугим барабаном дождя, трелями птиц, лепетом ребенка и, о Господи! – вздохом твоим, вмещающим все это, – исчезнет, развеется. Как же так? Понять ли это? Принять ли?

…Бабушка моя родилась в Атлантиде – в Мологе, исчезнувшей, погрузившейся после войны в хляби Рыбинского водохранилища. Это был небольшой старинный русский город на берегу Волги, про который говорили, что оттуда экспортируют картофель и девушек. Если верить бабушкиным словам, то лучшего места на земле и не было никогда. Да и как не верить, ведь и сейчас в сети можно найти множество сайтов, посвященных Мологе – с фотографиями людей и домов, макетами улиц, центральной площади с собором, кресты которого и после затопления указывали путь судам. Есть и сайт молокжан. И каждый год встречаются они в Рыбинске – в день памяти об исчезнувшем городе. Сколько лет прошло, но держит город, не отпускает, манит своим исчезнувшим очарованием.

Затопленная Молога, 1950-е гг.

Я, никогда не видевшая Мологи, чувствую под босыми ногами теплую тонкую белую пыль ее улиц и слегка прохладные доски пола в «нашем» доме. Иногда даже кажется, что это не бабушка, а я стою перед воротами, утонувшими в крапиве, и барабаню кулачком – откройте! Ворота открыла мама – по фотографиям я знаю ее усталое лицо, пожухшие волосы, собранные в серый пучок на затылке, – руки в муке. «Пусть Надя откроет!» Надя, старшая из четырех сестер Алферьевых, уже работала. Ей удалось купить швейную машинку «Зингер», и теперь машинка стрекотала с утра до вечера – Надя обшивала всех знакомых и знакомых знакомых. Мать, не говоря ни слова, закрыла ворота, а босая девочка осталась на улице. Обидевшись, она всплакнула и начала еще яростней колотить в дверь. Мойра, отцовская сеттериха, с которой тот ходил на охоту, тявкнула в глубине двора. Через пару минут ворота опять открылись – на пороге была мама. «Ну ты идешь домой или нет?» – спросила она. «Пусть Надя откроет!» – потребовала девочка. Старшую сестру маленькие любили. Мать опять захлопнула дверь.

На третий раз ворота открыла Надя. Обычно ласковые бархатные глаза ее сверкали яростью, в руке был пук крапивы.

…С красными пылающими пятнами на ногах, обиженная, голодная и зареванная Катя брела по мягкой уличной пыли. Старшие сестры помочь ей не могли – красотка Женя умотала на свидание, Маня – к подружке. Брат работал в конторе у отца, тот был присяжным поверенным. И тут соседняя калитка распахнулась и оттуда, шипя, выскочил на дорогу старинный Катин враг – гусь Колокольчик. Увидев свою жертву, он воинственно вытянул шею и начал наступать на девочку. Ну что за день такой! Подобрав юбку, Катя рванула вниз по переулку к Волге. 

На берегу она отдышалась, вытерла слезы, посидела на нагретом солнцем валуне – река была такая спокойная и ласковая, что сразу захотелось занырнуть в теплую воду и плыть, плыть, а потом, как устанешь, перевернуться на спину звездочкой и смотреть через мокрые ресницы в звенящее ярко-голубое небо и сияющее солнце. Или сразу плыть на другой берег? Волга здесь была широкая, но девочка выросла на реке. Заплывы на другой берег они с ребятами устраивали, и не раз. И Катя всегда приплывала второй или третьей. Правда, сейчас она была одна, ну и что?

Катя скинула платье и с замиранием сердца и предвкушением блаженства плюхнулась в воду. Вода обняла, приняла, и девочка легкими саженками поплыла к другому берегу. Плыла счастливо, не ощущая тела, а чувствуя только радость. Обида прошла. Ей было уже смешно представлять себя и Надю с крапивой в руке. И она фыркала, вспоминая себя и свой каприз: «Пусть Надя откроет!». На другом берегу отдышалась, отдохнула, раскинув руки и ноги на горячем песке. Утреннее происшествие казалось совсем далеким. Она и не заметила, как заснула. 

А проснувшись, сразу увидела на небе заходящую тучу. Надо было торопиться. Катя пружиной подскочила, бросилась в реку и быстро поплыла, стараясь обогнать непогоду. Вода стремительно темнела, по ней побежала сначала рябь, а потом и волна – все выше и выше. Девочка поняла, что ее здорово сносит, но бороться с течением было уже невозможно. Волны уже накрывали ее с головой, и вода заливала дыхание. На середине реки руки неожиданно стали тяжелыми, со страшным усилием девочка едва могла ими шевелить, слезы заливали лицо. «Неужели это все?» – мелькнуло в голове. Она еще раз, набравшись злости, сделала несколько гребков, но сверху ее накрыло тяжелой волной. 

Несколько минут она пыталась удержаться на воде, но новая и новая волна накрывала и прибивала ее. «Значит, все». Она попыталась собраться с мыслями. 

Да, последние слова. «Господи, спаси и помилуй». Она закрыла глаза и опустила ноги и руки. Сил бороться больше не было.

Внезапно Катя ощутила под ногой что-то твердое. Камень. Камень? Посреди Волги? И большой. Она твердо встала ногой на опору, подтянула вторую ногу. Несмотря на бушующую Волгу, ей – между всплесками воды – удавалось глотнуть воздух. Главное было удержаться на спасительном камне. Удивительно, но как только Катя нашла опору, гроза стала уходить, волна становилась все меньше, «утишалась», как рассказывала бабушка. Река перестала гневаться, а девочка отдышалась, перестала бояться и тихо поплыла к берегу. 

Ее здорово снесло. Когда она выползла на берег, ее долго била дрожь – от усталости, страха и холода. Потом она еще полчаса брела по берегу, возвращаясь к месту, где оставила платье. Оно, конечно, промокло насквозь. Но не идти же домой в исподнем…

…Дверь открыла Надя с красными от слез глазами. «Мама, мама, нашлась!» – закричала она срывающимся голосом. Прибежал отец с тулупом и закутал в него свою младшенькую, схватил дорогой кулек, побежал в дом. Мама трясущимися руками наливала в чашку горячее молоко. 

Кажется, никогда еще Катя не была так счастлива, как в тот летний грозовой вечер, засыпая на руках у отца.