Вера и верность – история обители, основанной в память о погибшем супруге

В мае 2022 года в Борисоглебском Аносином монастыре под Москвой отметили 200-летие основания монашеской общины. Обитель была создана княгиней Евдокией Мещерской, в монашестве игуменией Евгенией, в память о почившем молодом супруге.

В 22 года Евдокия Николаевна Тютчева – родная тетушка поэта Федора Тютчева – по горячей любви вышла замуж за соседского помещика князя Бориса Ивановича Мещерского – молодого человека видного и состоятельного. Но через два месяца новобрачная мужа похоронила: князь Борис простудился на охоте и умер от воспаления легких, оставив жену в положении. 

К личному горю добавилась судебная тяжба. Имение супругов привлекло недобрые взгляды братьев князя – те клеветали на молодую княгиню, пытаясь завладеть имуществом. Закон оказался на стороне вдовы, а с рождением дочери для нее воскресла и утраченная земная радость. Евдокия Николаевна назвала дочку Анастасией (от греческого – воскресение).

Княгиня вспоминала, что силу и мужество ей придавало чтение духовных книг. Святителя Дмитрия Ростовского, составившего жизнеописания святых, она называла своим целителем и приписывала ему «свое обращение от безумного мудрования».

«Я понесла великое несчастье, но ты родилась…»

О Евдокии Николаевне известно, что родилась она в 1774 году в селе Гаренове Смоленской губернии, была шестым ребенком в большой семье секунд-майора, брянского помещика и уездного предводителя дворянства Николая Андреевича Тютчева. Ребенком росла впечатлительным и любознательным. В круг ее воспитания вошли все области домашнего хозяйства. Однако любым другим занятиям она предпочитала чтение. 

Литературный дар был, видимо, у Тютчевых в роду, но у княгини Мещерской он соединился еще и с педагогическим талантом. Евдокия Николаевна вручила 10-летней дочери тетрадь «Беседы с моей дочерью». С тех пор ежегодно до шестнадцати лет она отмечала в ней успехи и неудачи дочки в деле нравственного усовершенствования. Многие из этих советов весьма современны. 

Картина Е. Спажинского. Е.Н. Мещерская с дочерью и воспитанницей, 1807 г. Носит оставшиеся от того времени следы ударов сабли войны 1812 года

«Я понесла великое несчастье, когда лишилась твоего добродетельного отца, – писала княгиня 16-летней Насте, – который был для меня и нежным супругом, и покровителем. Ничто не могло меня утешить, но ты родилась, и я увидела в тебе что-то оставшееся мне от любимого мною супруга. В его память я пеклась о тебе, оберегала твое здоровье. Ты окрепла, подросла, сделалась маленьким смышленым существом, которое улыбкою, невинной ласкою останавливало мои слезы и уже само собою (чего ты тогда и не понимала) врачевала мою боль сердечную. С каждым годом я любила тебя все более, ибо покорность и кротость были твоими постоянными сотоварищами. Я стала надеяться, что когда достигнешь того возраста, в котором находишься теперь, ты будешь для меня источником многих радостей. Ожидания мои сбылись на самом деле». 

Война 1812 года. Разруха в бревнах и ребрах

После судебных тяжб Евдокия Николаевна решила переехать с Брянщины и в 1799 году приобрела небольшое сельцо Аносино в Звенигородском уезде, в Подмосковье. Построила дом, а в мае 1810 года закончила возведение храма во имя Живоначальной Троицы с двумя приделами: Тихвинской иконы Божией Матери (в память о чудесном спасении от потопления в Ладожском канале во время поездки из Петербурга в Тихвин) и благоверных князей Бориса (Ангела ее покойного супруга) и Глеба. Церковь покрыли железом, украсили крестами и иконостасами. 

Все было готово к освящению, но началась война 1812 года. Французские мародеры поломали резьбу, разбили утварь, чего не могли унести – побили и разгромили. Господский дом разграбили. Хотели сжечь храм, но крестьяне, вооружившись кто чем, с криком: «Казаки едут», – выгнали их из Аносина. 

В 1813 году мать и дочь вернулись к развалинам. Но прежде всего княгиня принялась исполнять данный обет – восстанавливать храм. Средств на строительные работы не было. 

Заложив имение, Евдокия Николаевна приобрела священные сосуды, крест, Евангелие и в очередной раз приступила к строительству.

«Прибыв в деревню, – пишет подвижница о том времени, – я не нашла, где голову преклонить и чем накормить людей и лошадей…» 

23 июня 1813 года был освящен придел Тихвинской Божией Матери, самой же княгине с дочкой жить было негде – московский дом тоже сгорел: «27-го того же месяца я должна была паки отправиться странствовать, назначив часть занятых денег на то, чтобы какой-нибудь уголок съютили к зиме». 

К неустроенности прибавилось личное горе. Во время Бородинского сражения погиб жених юной Анастасии – самый молодой генерал Бородина граф Кутайсов. 

«Супружество их было примерное»

Пережив потерю, княгиня решила выдать дочь замуж за обер-прокурора, впоследствии сенатора и тайного советника, Семена Николаевича Озерова. 28 января 1814 года состоялась свадьба. Жениху было под 40, к этому времени он потерял первую жену и дочь. По отзывам современников, это был человек честный, состоятельный, приятной наружности, до тонкостей знал свод законов. Однако многие считали, что жених стар для 17-летней княжны, и все же брак, устроенный матерью, оказался счастливым – супруги проведут вместе четверть века. У Озеровых родятся 12 детей. 

Озеровы Семен Николаевич и Анастасия Борисовна, дочь княгини Евдокии Мещерской Старшая внучка Евдокии Николаевны – Евдокия Озерова вспоминала о родителях в Памятных записках, что отца все уважали за честность и справедливость. «А мать… Настасья Борисовна кроткое, смиренное, любвеобильное существо, соединявшее образование с тонким умом, посвящала себя всецело и постоянно обязанностям семейным. Супружество их было примерное и редкое даже в то время; любовь их была неизменная, основанная на полном уважении друг к другу. Я была первым их ребенком и составляла их радость и утешение». 

Основание общины в Аносино: «Я увидела себя сиру»

Выдав дочь замуж, княгиня Мещерская по-прежнему опекала взятых на воспитание сирот, но при этом стала понемногу во всем себя ограничивать, сокращала круг знакомых, уклонялась от светских увеселений. Одежда ее была скромная и невзыскательная. 

Она давно желала устроить в память о муже и на пользу ближнего благотворительное заведение и в 1821 году основала богадельню, не оставляя мысли поступить в монашество. Все свои поместья, кроме Аносина, она передала Озеровым. 

В Аносино княгиня собрала 12 женщин, большей частью немощных и престарелых, предоставила им кров и пропитание. 

Четыре сестры общины были с монастырским прошлым – из закрытой Медведевой пустыни, в том числе Матрена Ивановна, ставшая впоследствии смотрительницей общины.

4 мая 1822 года (17 мая по новому стилю) архиепископ Московский Филарет (Дроздов), ныне канонизированный, освятил в Аносине храм Живоначальной Троицы и открыл Борисоглебское женское общежитие, попечительницей которого стала княгиня Мещерская – от владыки она получила специально составленные «Правила». Однако начальницей была назначена ее подопечная Матрена Ивановна.

Сама Мещерская поступила в общежитие в качестве послушницы. В этом звании она пребывала почти год, очищая душу постом и укрепляя молитвой. При этом, как она сама потом писала, претерпела много скорбей: «Я увидела себя сиру посреди живущих в общежитии, и надежда моя на любовь их была отвергнута, но все сие со мною случившееся покроется молчанием». 

Видя ее неустанные труды по устройству общины, которую со временем предполагалось сделать монастырем, митрополит взялся выхлопотать высочайшее распоряжение. 

 Когда дело было улажено, княгиня приехала к архиерею Филарету. 

– Вот ваше желание, княгиня, исполнилось; теперь вам следует принять пострижение и вступить в управление новой обителью, – передавали со слов Евдокии Николаевны разговор с митрополитом ее близкие. 

– Пострижение я готова принять, Владыко, а начальство я не желаю: мне лучше повиноваться, чем повелевать…

– Вы основательница и учредительница, кому же быть настоятельницей, как не вам?.. Если хотите быть монахиней, то прежде всего научитесь послушанию и этим докажите, что умеете повиноваться, а если желаете, чтобы община была обращена в монастырь, то сами сделайтесь игуменьей. Предоставляю вашему решению, иначе монастырь открыт не будет, выбирайте. 

Владыко сам постриг княгиню в монахини в Вознесенском девичьем монастыре в Кремле и нарек ее Евгенией.

18 сентября 1823 года (1 октября по новому стилю) состоялось открытие Борисоглебского Аносинского женского монастыря, во главе которого стала новопостриженная и возведенная в сан игумении Евгения (Мещерская). Это был первый после длительного перерыва официально оформленный общежительный женский монастырь в Московской епархии. С этого времени каждый год в этот день в обители в память открытия совершался крестный ход с молебном.   

Женская Оптина: «Кого Господь наказует, тех Он любит»

Игуменья завела в обители самый строгий порядок, стремясь возродить дух древнего иноческого жития. Она ввела в монастыре чин общежития по уставу преподобного Феодора, игумена Студийского. Сама бывала у всех служб, часто читала в церкви. Она первая обращает на себя всю строгость вводимого устава: одежда, обувь, обстановка ее келии были не только простые, даже грубые. 

Спала игуменья на досках, покрытых войлоком, вместо подушки использовала поленце. Большую часть ночи проводила в молитве.

Монахиня Леонида (Елизавета Обухова) так описала матушку Евгению:

«Игумения Евгения роста была небольшого, лицо имела худое, бледное, вид важный, сосредоточенный, глаза проницательные и до того ясные и строгие, что, по преданию, сохранившемуся в обители, без невольной робости и смущения нельзя было вынести их пристального взгляда… Все портреты, оставшиеся после покойной, неудачны и мало ее напоминают». Надо сказать, что все сестры из крепостных княгини Мещерской были грамотными. 

Но и в монастыре ее поначалу ждали новые скорби – строгость жизни возмущала дух большинства. Масла в огонь подливала казначея Серафима. 

«Была у нее казначея Серафима, – пишет близкая подруга Евдокии Николаевны Елизавета Янькова, – преумная, прерасторопная и деловая, но самонравная и, как попросту говорится, пройдоха. Сперва она лебезила перед игуменьей и старалась вкрасться в ее доверие и расположение, а потом, как добилась этого, и стала мутить в монастыре, всех смущать и восстанавливать против игуменьи исподтишка, как будто сама ни при чем… Игуменья сперва этого и не подозревала, а потом как увидела, откуда все зло, очень этим огорчилась, но так как была в самом деле смиренна сердцем и невластолюбива, то и хотела было сложить с себя бремя начальства, нарочно уезжала на богомолье в Киев и немалое время была в отсутствии, думая, что между тем все успокоится в монастыре. 

Она долго таила это от митрополита Филарета и попросилась на покой, будучи готова уступить свое место Серафиме, но митрополит… когда подробно узнал, в чем дело, то казначею сменил и после того выслал из своей епархии. Тогда игуменья вздохнула свободнее и пожелала иметь казначею свою бывшую служительницу, а потом келейницу Александру, названную в монашестве Анастасией. Это была добрая и простая монахиня…» Речь, видимо, идет о будущей игуменье Анастасии (Комаровой) – дочери управляющего имением княгини Мещерской, крестницы и воспитанницы матушки Евгении. 

Незлобие, как вспоминали знавшие игуменью Евгению, было отличительной чертой ее характера. 

Борисоглебский Аносин монастырь весной 

Став снова во главе обители, игуменья Евгения принялась за дело с прежней любовью и энергией. Скудость средств и строгость устава оставались те же, но ропота не слышно. Огня не дозволялось иметь в келии, ни лампад, ни ночников. Был один только самовар в обители, в игуменской, на случай приезда гостей. Сестры работали в поле, в огороде, дома кололи дрова, пряли шерсть, ткали холст. Дни проходили в молитве и непрестанном труде на пользу общины. Все безропотно подчинялись такому строгому порядку, ибо сама настоятельница постоянно подавала пример труда и лишения. Сестры ее боялись, но и любили. Она сама почти ежедневно читала в церкви и дома учила читать молодых и спрашивала содержание прочитанного. Случалось ли кому заболеть, она приходила к больной, садилась у ее кровати, приносила белого хлеба. «Не скорбишь ли, что болеешь? – спрашивала она. – Не скорби, – кого Господь наказует, тех Он любит!» Если же она кому выговаривала, то делала это наедине: «Не сетуй на меня, я должна делать свое дело: я начальница и буду Богу отвечать за вверенную мне обитель!»

Монастырь продолжал отстраиваться под ее неусыпным наблюдением. Достаточно сказать, что была сложена каменная прачечная и в примыкающей к ней башне устроена котловарня; была исправлена ограда и украшена каменными воротами; построены сараи, скотный двор, амбары хлебные, фундамент трапезы, купол на соборе обшит железом и выкрашен; к собору подведены боковые крыльца из белого камня; во многих келиях сложены новые печи, вырыты два пруда и обшиты дерном: один – для рыбы внутри монастыря, другой – в поле для водопоя и стирки. 

Но хотя мысль игумении работала, обнимая все нужды духовные и материальные обители, и глаз доходил до всего, однако ж здоровье ей стало изменять. «Недугую сильно, – пишет она, – но действую по долгу звания моего, кажется, неослабно препобеждая, при помощи Божией, немощь телесную». 

Но иногда ей приходилось целые дни проводить в своей келии в бездействии и страдании. 

В духовном завещании своем она наказывала: «При погребении моем не делать никакой траты, а сколько кто при сем случае пожелает поусердствовать, да обратит свою лепту в пользу неимущих…» Она не указала себе преемницы и обитель свою вверила Богу и святителю. 

 «Возлюбленные мои! – часто говорила она сестрам своей обители. – Знайте, что ежели я обрящу благодать у Господа, то по смерти моей обитель утвердится и процветет; но если душа моя будет отвержена Богом, то и обитель придет в упадок…»

Игуменья Евгения скончалась в 1837 году, 2 февраля. Ей было 64 года. 

«На пятый день по ее кончине, – передавала в конце XIX века воспоминания сестер монахиня Леонида (Елизавета Обухова), – тело внесли в соборный храм обители, отпели при многочисленном стечении народа и предали земле на месте, ею указанном, на северной стороне Святых князей Бориса и Глеба. 

Обедню еще кое-как крепились сестры и пели, но когда настало время отпевания и духовенство окружило усопшую, со всех сторон послышались громкие, раздирающие душу рыдания… 

 …В светлую летнюю ночь часто у этой могилки под окном Троицкого собора собираются сестры читать молитвы на сон грядущий. Все они верят, что игуменья Евгения и за гробом не оставляет своей молитвой и любовью обитель, которую создала трудом и слезами, в которой проходила земной подвиг и, свято совершив свое служение, легла на покой до великого дня Суда Божиего…»

Могилы игумений Евгении (Тишковой), Евгении (Озеровой), Евгении (Мещерской) (справа)

При подготовке статьи использована книга «Женская Оптина. Материалы к летописи Борисоглебского женского Аносина монастыря» (2007, составители Сергей и Тамара Фомины), а также материалы конференции, посвященной 200-летию основания Аносинской Борисоглебской общины, состоявшейся в монастыре 21 мая 2022 года.