Мать Мария (Скобцова): «России предстоит великое будущее»

Вчера отмечали память матери Марии (Скобцoвой; 1891-1945) – русской монахини и поэтессы, и благотворительницы, участницы движения Французского сопротивления.

День 31 марта 1945 года был Великой Пятницей. В этот день, за неделю до освобождения немецкого концлагеря Равенсбрюка под Берлином, она заменила собой молодую женщину, надев платье с ее номером, и была казнена в газовой камере.

Родом из Серебряного века

Мать Мария именно по-матерински любила всех страждущих: «спеленать и убаюкать» – ее привычное присловье. Она ходила по трущобам и притонам Парижа, Марселя, подчас силою вытаскивала оттуда опустившихся соотечественников-эмигрантов. Отправляла их в деревни, – там многие приходили в себя.

«Каждый из них требует всей вашей жизни, ни больше ни меньше. Отдать всю свою жизнь какому-нибудь пьянице или калеке, как это трудно», – писала она.

И тут же:

Постыло мне ненужное витийство.

Постыли мне слова и строчки книг,

Когда повсюду кажут мертвый лик

Отчаянье, тоска, самоубийство.

О, Боже, отчего нам так бездомно?

Мать Мария (в миру Елизавета Юрьевна Пеленко) родилась в 1891 году в Риге в семье юриста. В 1895-м ее родители с детьми перебрались в Анапу, но здесь глава семейства скоропостижно скончался.

Елизавета с матерью едут в Петербург, где девушка заканчивает Бестужевские высшие женские курсы и вливается в богемную среду.

В имении Гумилевых Слепневе. 1912 г. В центре Анна Ахматова, слева от нее – Мария Кузьмина-Караваева, справа – Елизавета Кузьмина-Караваева

Она дружила с Александром Блоком. Бывала в гостях у Анны Ахматовой.

«Мы жили среди огромной страны, словно на необитаемом острове, – писала Елизавета про друзей Серебряного века. – Россия не знала грамоты – в нашей среде сосредоточилась вся мировая культура: цитировали наизусть греков, увлекались французскими символистами, считали скандинавскую литературу своею, знали философию и богословие, поэзию и историю всего мира, в этом смысле мы были граждане вселенной, хранителями великого культурного музея человечества. Это был Рим времен упадка […]. Мы были последним актом трагедии – разрыва народа и интеллигенции. За нами простиралась всероссийская снежная пустынь, скованная страна, не знающая ни наших восторгов, ни наших мук, не заражающая нас своими восторгами и муками».

Елизавета Кузьмина-Караваева. 20 годы XX века Потом она всё мечтала отправиться в Сибирь, проповедовать Слово Божие. Александр Блок писал ей: «Если не поздно, то бегите от нас, умирающих». В то же свое письмо Блок вложил стихотворение, написанное после их первой встречи:

Когда вы стоите на моем пути,

Такая живая, такая красивая,

Но такая измученная,

Говорите всё о печальном,

Думаете о смерти,

Никого не любите

И презираете свою красоту

Что же? Разве я обижу вас?

О, нет! Ведь я не насильник,

Не обманщик и не гордец,

Хотя много знаю,

Слишком много думаю с детства

И слишком занят собой.

Ведь я – сочинитель,

Человек, называющий всё по имени,

Отнимающий аромат у живого цветка.

Сколько ни говорите о печальном,

Сколько ни размышляйте о концах и началах,

Всё же, я смею думать,

Что вам только пятнадцать лет.

И потому я хотел бы,

Чтобы вы влюбились в простого человека,

Который любит землю и небо

Больше, чем рифмованные и нерифмованные

Речи о земле и небе.

Право, я буду рад за вас,

Так как – только влюбленный

Имеет право на звание человека.

Время странствий. «Мой дух к мучению готов»

Ангелы трубящие. Рисунок матери Марии (Скобцовой)

Первый ее брак был мимолетным. Уже при его разрыве родилась дочь Гаяна. «Убегая от умирающих» тогда еще Лиза, урожденная Пиленко, в замужестве Караваева-Кузьмина, покинула Питер в 1913 году. Вернулась в Анапу…

Смотреть в туманы – мой удел:

Вверяться тайнам бездорожья,

И под напором вражьих стрел

Твердить простое слово Божье […]

– писала она здесь в 1916 году, ощущая уже свое призвание.

Уже тогда ощущала надвигающуюся катастрофу, как и свое мученичество предчувствовала всю жизнь:

Как Даниил средь львиных рвов,

Мой дух к мучению готов,

А львы к покорности готовы.

Елизавета Скобцова с детьми Юрой, Настей и Гаяной

В 1923 году Елизавета эмигрировала вместе с новой семьей в Париж. Она была уже второй раз замужем – за Даниилом Скобцовым, от этого брака родились сын Юра и дочь Настя. Девочка еще маленькой умрет от менингита. О ее похоронах Елизавета Юрьевна напишет:

«В черный зев могилы летит всё: надежды, планы, привычки, расчеты, – а главное, смысл, смысл всей жизни. Если есть это, то всё надо пересмотреть, всё откинуть, всё увидеть в тленности и лжи.

Это называется «посетил Господь». Чем? Горем? Больше, чем горем, вдруг открыл истинную сущность вещей, – и увидели мы, с одной стороны, мертвый скелет живого, мертвый костяк, облеченный плотью […], мертвенность всего творения, а с другой стороны, одновременно с этим увидали мы животворящий, огненный, всё пронизывающий и всё попаляющий и утешительный Дух.

Потом время, говорят, целитель, – а не вернее ли «умертвитель»? медленно сглаживает всё. Душа опять слепнет. Опять ворота вечности закрыты […]. [Но] человек может каким–то приятием этих иных законов удержать себя в вечности. Совершенно не неизбежно вновь ниспадать в будни и в мирное устроение будничных дел, пусть они идут своим чередом, сквозь них может просвечивать вечность, если человек не испугается, не убежит сам от себя, не откажется от своей страшной, не только человеческой, но и Богочеловеческой судьбы. То есть от своей личной Голгофы, от своего личного крестоношения, вольной волею принятого.

[…]

И думается мне: кто хоть раз почувствовал себя в этой вечности, кто хоть раз понял, по какому пути он идет, кто увидел Шествующего перед ним хоть раз, тому трудно свернуть с этого пути, тому покажутся все уюты непрочными, все богатства неценными, все спутники ненужными, если среди них не увидит он единого Спутника, несущего крест».

Гаяна, старшая дочь

Эта исторгающая из мирской суеты мука – повторилась смертью старшей дочери Гаяны. Ей было всего 24 года, в 1936 году она умерла от тифа. Родина, вмещающая эту дорогую могилу, стала еще более притягательной. Но и недосягаемой: «Очень было тяжело, – писала потерявшая дочерей мать. – Черная ночь. Предельное духовное одиночество […]. Всё было темно вокруг, и только где–то вдали – маленькая светлая точка. Теперь я знаю, что такое смерть».

Эти смерти детей стали для нее подготовкой к мученичеству. Она уже не жила для себя. Со вторым мужем они расстались еще в 1927 году.

Странница - монахиня

 Елизавета Юрьевна Скобцова, будущая мать Мария Елизавета Юрьевна примкнула к Русскому Студенческому Христианскому Движению. «Студенческим» движение было лишь номинально, на самом деле они помогали беженцам-соотечественникам, выискивая их, когда с миссией объезжали Францию. Как-то раз Елизавета Юрьевна приехала к русским в Пиренейские шахты. Слушать ее там не пожелали.

– Вы бы лучше нам пол вымыли, да всю грязь выскоблили, чем доклады нам читать!

Она тут же взяла стоящее в углу ведро, тряпку, принялась за дело. На нее молча все смотрели. Вдруг тот, кто ей предложил эту работу, снял с себя кожаную куртку:

– Наденьте… Вы ведь вся вымокли.

(Она действительно как-то нечаянно опрокинула на себя часть воды из ведра).

Люди оттаяли. Пригласили ее разделить с ними обед, началась беседа. Потом один из оказавшихся тогда за столом признался, что уже думал о самоубийстве. Но появление Елизаветы точно блеснуло светом человечности, и вот он – жив.

Я только зов, я только меч в руке, – писала о себе проповедница. –

Я лишь волна в пылающей реке,

Мытарь, напоминающий о плате.

Но Ты и тут мои дороги сузил:
«Иди, живи средь нищих и бродяг,
Себя и их, меня и мир сопряг
В неразрубаемый единый узел».

В 1932 году Елизавета Юрьевна приняла монашеский постриг.

В рубаху белую одета…

О, внутренний мой человек.

Сейчас еще Елизавета,

А завтра буду – имя рек.

Не помню я часа Завета,

Не знаю Божественной Торы.

Но дал Ты мне зиму и лето,

И небо, и реки, и горы.

Не научил Ты молиться

По правилам и по законам,

Поет мое сердце, как птица,

Нерукотворным иконам,

Росе, и заре, и дороге,

Камням, человеку и зверю,

Прими, Справедливый и Строгий,

Одно мое слово: Я верю.

Икона Марии Египетской, написанная матерью Марией к постригу

Нарекли ее Марией – в честь преподобной Марии Египетской. Зная ее свободолюбивый нрав, постригавший ее митрополит Евлогий (Георгиевский) однажды ехал с ней в поезде и показал на пейзаж за окном:

– Вот Ваш монастырь, мать Мария!

Так всё и управилось. Посетив как-то незакрывавшиеся женские обители Латвии и Эстонии, мать Мария схлопотала там от игумении укор:

– Что за монашество в миру?

– А сандалии благовествования? – парировала мать Мария: в таковые ведь обувают при постриге.

И она благовествовала.

«Путь к Богу лежит через любовь к человеку, и другого пути нет»

«Перед каждым человеком всегда стоит […] необходимость выбора: уют и тепло его земного жилища, хорошо защищенного от ветра и от бурь, или же бескрайнее пространство Вечности, в котором есть одно лишь твердое и несомненное – и это твердое и несомненное есть крест», – писала она, призывая «искать не монастырских стен, а полного отсутствия самой тонкой перегородки, отделяющей сердце от мира, от его боли».

У входа в один из основанных матерью Марией приютов по адресу ул. Лурмель, 77. Мать Мария – вторая справа

Пусть отдам мою душу я каждому,

Тот, кто голоден, пусть будет есть,

Наг – одет, и напьется пусть жаждущий,

Пусть услышит неслышащий весть.

От небесного грома до шепота,

Учит всё – до копейки отдай.

Грузом тяжким священного опыта

Переполнен мой дух через край.

И забыла я, – есть ли средь множества

То, что всем именуется – я.

Только крылья, любовь и убожество,

И биение всебытия.

«Путь к Богу лежит через любовь к человеку, и другого пути нет», – говорила она, открывающая пристанища для обездоленных, столовые для безработных.

«Мир думает, – если я отдал свою любовь, то на какое количество любви стал беднее, а уж если я отдал свою душу, то я окончательно разорился и нечего больше мне спасать», – иронизировала она.

«Но законы духовной жизни в этой области прямо противоположны законам материальным. По ним всё отданное духовное богатство не только, как неразменный рубль, возвращается дающему, но нарастает и крепнет. Кто дает, тот приобретает, кто нищает, тот богатеет».

Подчас спорила с другими монахинями и даже священноначалием: «Благочестие, благочестие, а где же любовь, двигающая горами? Чем дальше, тем более принимаю, что только она мера вещей. Всё остальное более или менее необходимая внешняя дисциплина».

«Живыми мы все же останемся»

Началась война. Осаждаемый немцами Париж она отказалась покинуть: «Я останусь со своими старухами». Когда немецкие войска вторглись в СССР, она сказала: «Я не боюсь за Россию. Я знаю, что она победит. Наступит день, когда мы узнаем по радио, что советская авиация уничтожила Берлин. Потом будет «русский период» истории […]. Все возможности открыты. России предстоит великое будущее. Но какой океан крови!».

О Пасхе в военное время она писала:

Ангел с кадилом. Вышивка мать Марии

«Вот сейчас, в данную минуту, я знаю, что сотни людей встретились с самым серьезным […], – со смертью, я знаю, что тысячи и тысячи людей стоят на очереди. Я знаю, что матери ждут почтальонов и трепещут, когда письмо опоздает на один день, я знаю, что жены и дети чувствуют в своих мирных жилищах дыхание войны.

И, наконец, я знаю, всем своим существом знаю […], что в эту минуту Бог посещает Свой мир. И мир может принять это посещение, открыть свое сердце […], – и тогда мгновенно соединится наша временная и падшая жизнь с глубиной вечности, тогда наш человеческий крест станет подобием Креста Богочеловеческого, тогда в самой нашей смертельной скорби увидим мы белые одежды ангела, который нам возвестит: Его, Умершего, нет во гробе.

Русским солдатам из эмигрантов, сражающихся во французской армии, писала, подбадривая их:

«Берегите в себе внутреннего человека, подвергающегося гораздо более страшным испытаниям, чем человек внешний. Сохраните себя, сохраните чистоту вашей молодости, не относитесь к войне как к чему–то естественному, не примите ужаса и греха жизни на самую жизнь».

Мать Мария со сподвижницами

Когда начались облавы на евреев, она помогала им скрываться. Ее арестовали гестаповцы, сначала взяв в заложники сына Юру. Он потом также, как и она, будет умучен в концлагере. Но Господь им там даст еще одну встречу…

Когда одна из таких же, как она заключенных, спросила у мать Марии как-то:

– Как вы думаете, выйдем мы всё же живыми? 

Она ответила:

– Я глубоко уверена, что, может быть, мы не выйдем, а нас вынесут, но живыми мы всё же останемся. Это несомненно.

Ольга Орлова