Протоиерей Олег Стеняев. Причастие – самое сильное впечатление детства

8 апреля день рождения у протоиерея Олега Стеняева. Редакция медиаресурса «Святые online» поздравляет знатока Священного Писания и замечательного проповедника! 

Вопреки протестантской присказке «У Бога внуков нет» здорово унаследовать веру православную в детстве. Ведь бабушки, как уверяет известный миссионер протоиерей Олег Стеняев, передавая пальму первенства своей бабушке, – лучшие миссионеры! Вот что он рассказывает о своем детстве.

Бабушкин матриархат 

Бабушка – Матрена Федоровна Журавлева 

Родился я 8 апреля 1961 года в Московской области, в городе Орехово-Зуево. Родители у меня были верующие: отец – Виктор Иванович Стеняев и мать Галина Егоровна, урожденная Журавлева. Они до моего рождения венчались, родился я от венчанного брака, за что я очень благодарен своей бабушке Матрене Федоровне, урожденной Верстаковой (хотя это уже подставная фамилия – она из дворян, которые скрывались). 

Работала бабушка, сколько помню, в церкви – убиралась там, готовила все к крестинам. В нашей семье она была самым богатым человеком. При советской власти люди мало получали, а у нее всегда водились деньги. Бог так, считаю, устроил, чтобы все мы тогда находились в некотором зависимом от нее положении. Без ее согласия никто ничего в семье не предпринимал. У нас был такой бабушкин матриархат. И – слава Богу.

Матрена Федоровна была матерью-героиней, у нее только дочерей было пятеро, и когда она выдавала их замуж, в том числе и мою мать Галину, она всегда ставила условие: «Сначала венчаться».

Потом, когда наши матери вынашивали нас, бабушка требовала, чтобы беременные причащались как можно чаще. 

Она говорила: 

– Это возможность ребенку причаститься, не будучи крещеным, в животе у мамы, – был у нее такой юмор. 

Потом, когда у ее дочерей и сыновей один за другим рождались дети, нас всех там же, где наших родителей венчали, крестили – в храме Рождества Пресвятой Богородицы в Орехово-Зуево – по месту работы бабушки. Там же нас в младенчестве и все детство более чем регулярно причащали. Бабушка была непререкаемым авторитетом, оказывается, не только в семье, но и в храме...

Когда начиналось Причастие, мы все с братьями и с сестрой Лилей, в Крещении Лидией, подходили к Чаше не по центру храма, а выстраивались по правой солее. Священник в какой-то момент, когда мы уже все подойдем так вплотную к амвону, поворачивался к нам и причащал нас так сбоку одного за другим – от старших к младшим. 

Причастие – это, конечно, самое сильное впечатление детства. 

Заповедь для детей и ее правоприменение к нападающим

С братьями-сестрами у нас в детстве была такая установка, что три дня после Причастия нельзя плеваться. Если кто-то, не дай Бог, плюнул, даже на второй день или к концу третьего, он тут же хватался за голову: 

– Ай, я все потерял! Я все потерял!!! 

Мы понимали, что Причастие – это святость, ее можно потерять, а потому – надо беречь. 

И если взрослый человек охраняет этот дар, воздерживаясь после Причастия от каких-либо грубых грехов, от падений, то для нас, детей, видимо, посчитали посильной поставить такую задачу: не плюйся! Это была наша заповедь. Я даже не могу сказать, кто нас этому научил, скорее всего бабушка. Это как Христос говорил: Иди и впредь не греши (Ин. 8:11). А нам сказали: «Не плюйся». И мы этим жили. 

На Пасху детей при советской власти не пускали на службу в храм. Выстраивали двойное оцепление из каких-то активистов, дружинников с повязками... Нам бабушка всегда говорила, во сколько точно заранее нам надо прийти. А однажды, помню, идем в условленное время, а кордон уже стоит, и нас схватила какая-то взбалмошная тётка из учителей и как заорет:

– Куда вы?! Детей нельзя!!! – прям галдеть начала, что-то там еще выкрикивая. 

А бабушка выскочила и давай нас у нее перетягивать одного за другим. У меня такой образ и остался в сознании: мир нас, значит, тянет в одну сторону, а бабушка в другую. Я уж не знаю, как у бабушки получилось нас всех отбить. Дело в том, что той тетке еще и дружинники помогать стали. 

– Детей нельзя! – такой вой подняли. 

Какие-то еще рабочие сбежались – там как раз рядом два завода по двум сторонам церкви: «Респиратор» и «Карболит». А бабушка за нас очень мужественно и бойко сражалась. Прямо выдергивала нас из лап этих безбожников: одного внука, другого, третьего…

– Что вы себе позволяете? – вопили активисты-атеисты.

– Это мои внуки, – парировала бабушка, а после, помню, сказала им и такую фразу: – Ваши времена уже прошли. 

Нам старики и раньше говорили: 

– Вы доживете: храмы откроют, монастыри вернут, колокольный звон будет. 

Откуда им это было известно? Не знаю. Даже по тем-то временам, когда бабушка произнесла эту знаменательную фразу, – это была вторая половина 1960-х годов, – в нашем храме колокольня еще была забита. Звонить при советской власти категорически запрещалось. Было решение суда, что, мол, кому-то там колокольный звон мешает сосредоточенно слушать радио, смотреть телевизор... Прямо такая формулировка оглашалась! 

И вот в тот раз, когда бабушка так отважно утянула нас в объятия благодати Божией на Пасху, мы потом уже после службы идем домой... Смотрю, мои старшие братья сбились в кучку: 

– Эта учительница, которая на нас напала, она, конечно, через три дня помрет, – рассуждают. 

Мы, более младшие, слушаем. И я вдруг встрял в разговор: 

– Почему она помрет?

– Ну, потому что… Ты что, не понимаешь?! До трех дней плеваться нельзя… – напоминают нашу заповедь.

– А она же не причащается, – говорю, – она вообще неверующая. 

– Неважно, она мешала нам причаститься... 

Вот такой был страх перед высотой и неприкосновенностью дара Причастия. Что уж там дальше с этой учительницей случилось, я не знаю. 

Первая молитва и царские бабки

Будущий отец Олег Стеняев в центре в пятилетнем возрасте

У самих у нас жизнь была пронизана ощущением присутствия Божия – не только в храме, но и дома, помню, я засыпал под бабушкины молитвы и просыпался под бабушкины молитвы. Она молилась всегда очень долго, никогда не ограничивалась правилом. Все время перечисляла имена людей, за которых молится. Эти списки были бесконечны: имена, имена, имена… А еще она очень любила читать Евангелие. И так у нее постоянно перемежались: молитва и чтение, чтение и молитва. То она Богу душу изливает, то Он ей отвечает словами Священного Писания. 

– Если ты только молишься, но не читаешь Священное Писание – это монолог, – говорила она, – эти твои слова, может быть, выше потолка и не поднимаются. Надо молитву сделать диалогом. – И объясняла как: – Когда ты молишься, ты обращаешься к Богу. А когда с молитвой ты соединяешь чтение Евангелия, то возникает полновесный диалог. Ты слышишь тогда ответы на твои вопрошания. Надо молиться, читая Писание, и читать Писание, молясь. 

Так их научили в воскресной школе, которую она посещала еще в царские времена. Закон Божий им преподавали, рассказывала, семинаристы. Они приезжали на каникулы и брались обучать сельских детей, и так вдумчиво и грамотно это делали, что меня всегда поражала глубина того, что бабушка и спустя полвека с их слов передавала мне. 

Собственно бабушка больше чем кто-либо и занималась моим воспитанием. Главные христианские молитвы: «Отче наш», «Богородице Дево, радуйся», «Верую» я выучил у бабушки на закорках. Она меня таскала в ясли, потом, когда я стал побольше, в детский сад за ручку водила. И все время дорогой она мне эти молитвы читала. 

Первая молитва, которую я выучил, была: «Богородице Дево, радуйся». Я это запомнил, потому что, когда я ее смог повторять, бабушка тут же, счастливая, привела меня к своим подругам. Помню, такую, можно сказать, катакомбную христианскую квартиру. Меня там поставили в центре комнаты на табуретку, и я громко с выражением читал «Богородице Дево, радуйся». А вокруг сидели и слушали меня старорежимные старушки, на фоне которых моя бабушка выглядела просто молодой, – а там были такие царские бабки. Я их, к счастью, еще застал. 

Это были женщины с блестящим образованием. Дворянки. Жили они уже очень бедно, в разрушенных домах, в коммуналках – советская власть их будь здоров ограбила. А это были высочайшей культуры люди, и они ее сохраняли даже в тех ужасных внешних бытовых условиях. У нас была, например, такая соседка Таисия Ефимовна, она знала несколько языков. Когда она читала свои каким-то чудом уцелевшие дореволюционные книги, я подходил, заглядывал, а она комментировала: 

– Эта немецкая… Эта французская. 

Люди это были весьма серьезные. И все они были очень религиозны. Для них вопрос: верить или не верить? – вообще не стоял, они жили верой. 

Продолжение следует…

Записала Ольга Орлова