Нашли. О дарах на Рождество

Екатерина Данилова

А после Нового года Петька пропал. Марина, взявшая себе за правило не дергать детей на каникулы и дать им выспаться, заглянула в комнату к сыну только к полудню. И обнаружила пустую кровать. Она метнулась к шкафу – так и есть. То есть – нет. Рюкзака и след простыл. Может, на тренировку поехал? Решил не будить родителей… Она спустилась в кухню на первый этаж, взгляд зацепился за ключницу в прихожей. Ключей от машины, от новенького, сияющего боками и стеклами джипа, который муж подарил Марине на новогоднюю премию, не было. Сунув босые ноги в валенки, она выбежала в сад, к гаражу, распахнула дверь. Старенькая вольво была на месте, нового красавца гелендвагена не было. Марина вышла за ворота – следы от машины уже занесло снегом. Значит, давно уехал. Рано утром…

Побрела к дому, пытаясь понять, что произошло. Да, мог уехать на тренировку. Мог поехать тусоваться с приятелями. Или к своей новой подружке, этой странной девочке из какой-то полукриминальной семьи, с братом, только что вернувшимся с зоны, и угрюмым отцом. Но обычно Петька оставлял записку. Или отзванивался. Он никогда не брал машину без спроса. Тем более новенький «гелик», который еще и застраховать не успели из-за новогодних праздников. Отец ему разрешил только разок объехать вокруг их поселка. И все.

На кухне сидела старшая Анька – как всегда полностью поглощенная телефоном.

– Брата не видела? Ничего вчера не говорил? – как можно спокойнее спросила Марина.

– А? Не, не видела, – отозвалась дочь.

Марина поднялась к мужу в кабинет. Тот, несмотря на праздники, сидел, зарывшись в рабочие документы.

– Степа, – позвала Марина, – Петька уехал куда-то. На «гелике». На телефонные звонки не отвечает. Я узвонилась уже…

Степан закрыл компьютер, взял Марину за руку:

– Погоди волноваться, может, ничего плохого не случилось.

И сразу начал набирать телефон начальника местной полиции и по совместительству Марининого школьного приятеля Максима, теперь уже Максима Витальевича, он же Эмве.

Беседа с Эмве имела один положительный момент – никаких происшествий с «геликом» в это утро не случилось. И подросток четырнадцати лет с голубыми глазами, рост один метр шестьдесят четыре сантиметра, в зеленой куртке, джинсах и с черным рюкзаком ни в каких инцидентах не был замечен и полиции не встречался.

Муж предлагал не пороть горячку и просто подождать. Ну взял парень машину. Конечно, не очень хорошо. Но что паниковать? Покатается – вернется. Он умный взрослый человек.

Марина кивала в ответ на спокойные слова мужа и делала вид, что соглашается – ну что за беда, что сына несколько часов нет дома, но сердце ее, сжавшееся в наперсток, летело в пропасть, в тьму, в скрежет зубов.

Максим Витальевич заверил, что вооружил Петькиными приметами всех полицейских, и на дорогах тоже должны были присматриваться к «геликам» – номер передали дорожной полиции.

Марина села обзванивать приятелей сына – сначала пыталась беззаботно спрашивать, не собирались ли они с Петей сегодня встретиться, или, может, уже виделись. Но нет, нет, нет… Ответы убивали своим однообразием…

Муж пошел заводить вольво – Марина поняла, что и ему не сиделось дома, решил объехать окрестности, поискать по дорогам.

Когда дверь за ним закрылась, Марина поняла, что все время думает об этой девочке. Петькиной новой знакомой. Где они познакомились, она так и не поняла. Девочка была старше Петьки года на два. Из какой-то странной семьи (на просьбу Марины рассказать о семье новой подруги Петька скривился и сказал, что среди знакомых родителей таких людей нет). Анька, которая как-то залезла в переписку брата – у нее что-то случилось с компом, а реферат надо было отправлять срочно – поделилась с матерью неприятным открытием – ребята общаются матом. Вместе бухают. Слово «бухают» резануло. Из содержательного – брат девушки только что вернулся из зоны и казался ей олицетворением настоящего мужчины.

…Марина всегда знала, что к ее сыну грязь не липнет. Понимание хорошего и плохого было в нем с детских лет. Ложь и лукавство – невыносимы. Он никогда не врал, когда получал плохие оценки. Не пытался выкрутиться из дурацких ситуаций, в которые, как и все подростки, случалось, попадал.

Что же случилось? Сына было невозможно не задурить, не опутать, ни уболтать. Вот что-что – а за словом он в карман не лез, мозг его работал, как скальпель врача, отсекая суть от демагогии, он сам мог резкими вопросами загнать в споре кого угодно в тупик. Марина не помнила ни одного случая, чтобы кто-то из приятелей как-то на Петьку влиял. Уж скорее – он на них. Поэтому новость о девушке из не очень благополучной семьи зацепила, но не вызвала большой тревоги.

Не всем хорошим мальчикам нравятся хорошие девочки. Это скорее нормально.

Но занозой в мозгу сидело и другое. Петька был приемным ребенком. Вот про Аньку все было понятно – чуть хитровата и ленива в мать, математическими и лингвистическими способностями в отца, конформистка – опять-таки в Марину. А Петька… А вдруг там, в глубине Петькиного существа вшита какая-то тайная матрица, которая неожиданно даст о себе знать и толкнет сына на неожиданные даже для него поступки? Все-таки трудный подростковый возраст… Может, эта девочка и разбудила в сыне что-то дремавшее, темное, о чем Марина и Степан даже не догадывались…

Марина вспоминала, как они с мужем впервые привезли двухлетнего Петьку в этот дом, построенный еще Марининым отцом в престижном академическом поселке. Выпустили ребенка в сад, а сами пошли разгружать вещи из машины. Вернулись – а Петьки нет. Бегали по всему саду, в гараж, заглядывали за кусты смородины. Кричали: «Петя! Петя!» Пока зареванная Марина не заглянула в будку к Цезарю – сияющий Петька сидел, прижавшись к оторопевшему псу.

– Ты меня нашла? – спросил звонким счастливым голосом.

– Нашла, солнышко мое, нашла, – залопотала счастливая Марина, – только ты так больше не прячься.

Петьку нашли в будке у Цезаря

…К вечеру Петька не вернулся. Степан с Эмве кружил по дорогам. Анька через приятелей брата каким-то хитрым образом раздобыла телефон Петькиной подруги. Марина дернулась было звонить, но Степан сказал, что будет лучше, если позвонит Максим.

Максим Витальевич пробил и адрес, и семью девушки и – поехал к ним сам. Обо всем этом Марина узнала уже ночью от мужа, когда тот вернулся домой бледный, злой и голодный. В общем, сообщил муж, поглощая котлеты, семейка та еще. Брат сидел за грабеж, вышел, отец семейства тоже свое отсидел. Девка наглая, развязная. Сначала говорила, что Петьку вообще не знает, потом все-таки призналась, что знакомы. А потом, когда отец на нее цыкнул, сказала, что они вчера поссорились: она сказала, что он вообще из себя ничего не представляет, маменькин и папенькин сынок, и денег у него нет. Но сегодня он ей, честное слово, не звонил. Максим Витальевич вручил ей свою визитку и, глядя на присмиревших отца и брата, взял с семейки честное слово, что позвонят, ежели Петька объявится.

Новая подруга сына... Может он к ней убежал?

– Будем надеяться, что он хотя бы ей позвонит.

– А по номеру его телефона не пробивали локацию? – спросила Марина, насмотревшаяся сериалов про доблестную полицию.

– Его телефон отключен. Или зарядка закончилась…

Дни тянулись долго, в мучительном ожидании. Обычно праздничная неделя пролетала как один день – весело и шумно. Сейчас же утром Марина, еще не разлепив глаз, знала: ЭТО произошло. Вечером она, наглотавшись снотворного, боялась засыпать. Знала: проснется с острым чувством беды.

Слова молитвы, которые сначала были горячими и подробными, на третий день отлились в короткое: «Господи, пусть он вернется живым».

Она повторяла это как сомнамбула, слоняясь по комнатам.

На третий день, точнее поздний вечер, раздался звонок – Степан.

– Мариша, собирайся, сейчас заеду за тобой.

– Жив? – только и смогла спросить Марина.

– Вроде.

…Разбитый «гелик» нашел в лесу Эмве. В нем – не то спал, не то лежал в обморочном состоянии замерзающий Петька, весь в крови от разбившегося лобового стекла. Сонного и замерзшего его перенесли в старушку вольвочку. Накрыли пледом.

Ехали в тишине, пока в зеркале заднего вида Марина не увидела – сын открыл глаза. Встретился с матерью взглядом. И – разрыдался. Захлебываясь в слезах, рассказывал, что не смел вернуться домой после того, как попал в аварию. Чтоб не остановила полиция, заехал в лес. Сначала отапливал машину мотором. Потом бензин кончился. И понял, что замерзнет здесь. Вернуться домой – это казалось невозможным, страшно стыдным.

По обрывкам предложений поняла: сын, обиженный подругой, решил совершенно по-глупому – тут Петька в отчаянии мотнул головой – приехать к ней на «гелике» и покатать ее. Ему показалось, что это сразит ее, вернет утраченное чувство. Но ужасным было то, что, выехав на трассу, Петька не удержал руль и влетел в дерево.

…Небо над поселком расцвело колокольным звоном и праздничными фейерверками – как раз закончилась Рождественская служба, когда Марина и Степан остановили машину у гаража.

– Спаси, Господи, – тихо сказала Марина.

Тихая Рождественская ночь накрыла  все тревоги, высушила слезы, исполнила надежду

Стоя по щиколотку в снегу под черным, расцвеченным звездами – небесными и рукотворными – небом, она опять с благодарным удивлением поняла: услышана. Всякий раз ее поражало это тихое и милосердное чудо Ответа. Марина знала все свои мольбы. Иногда казалось, что в пустоту. Иногда – что оставленные без внимания из-за ее, Марининой, многословности. Или отложенные в выполнении «на потом» как не очень важные.

Несколько раз, когда ситуация была совсем отчаянной, Там откликались на удивление очень быстро. Иногда совсем неожиданно и не так, как просила Марина, но в результате все получалось очень хорошо, и даже лучше, чем просила Марина.

И всякий раз Марина думала: за что? За что она, совершенно обычная и суетная женщина, осыпана такими дарами? Ведь ничем не заслужила…

Марина стояла под звездным небом, обнимала сына, и прекрасное и редкое чувство, что и она любимое дитя на этой большой снежной земле, согревало ее.

***

– Господи, пусть он вернется живым.

Кто бы сказал Марине, что найденные тогда в слезах слова вернутся к ней спустя много лет. И каждое утро, и день, и вечер, и каждую минуту, в метро – по дороге на работу, на кухне – заваривая манку для Анькиной двухлетней дочки, выгуливая собаку и разгружая стиралку, она будет твердить только это. Пусть вернется живой.

Теперь Марина получала фотографии измученной земли, военной техники и повзрослевшего и оттого почти незнакомого сына

Тренькнул телефон. С экрана Марине улыбался Петька. Усатый, с обветренным лицом, с каской, пристегнутой к бронику, с незнакомым нахальным взглядом. На фоне какой-то нескончаемой дороги, утонувшей в грязи и забитой военными КамАЗами. Уже был забыт семейный скандал, когда Петька сказал, что уходит из архитектурного добровольцем. И ссоры с отцом из-за заваленной сессии. И пререкания с Мариной, которая категорически возражала, когда Петька приводил домой ночевать толпу и с тумбочки исчезали деньги для няни.

Все это растворилось, рассеялось, как дым. Правдой была только эта бесконечная дорога и Петька в бронике. И его новый взгляд.

Фотка пришла с незнакомого телефона.

 – И ты вернись живой, – сказала Марина неизвестному отправителю.