Исповедь и проповедь композитора Дмитрия Шостаковича

25 сентября

В этот день в 1906 году родился великий русский композитор Дмитрий Шостакович.

Однажды на встрече со слушателями Шостаковича спросили: о чем ваша музыка? Он ответил словами Маяковского из поэмы «Во весь голос»: о времени и о себе.

Его музыка — это исповедь и проповедь. Исповедь потому, что сквозь пестроту, гротеск, иносказания проступают личность и убеждения автора. Она также и проповедь, потому что, подобно Достоевскому, Мусоргскому, Чехову, Малеру, он мучился бедами земли и страданиями людей, стараясь раскрыть им глаза на самих себя и на свою жизнь, помочь им додумать мысль до конца, стряхнуть благодушие.  Вся его музыка была постоянным разоблачением мифа "жить стало лучше, жить стало веселее".

Игумен Петр Мещеринов писал в сентябре 2006 года в «Церковном вестнике»: «Контекст его музыки – сталинское время (которое сегодня странным образом начинает чуть ли не идеализироваться): всеобщее доносительство, чудовищная ложь, пытки, моря крови… Но уже при жизни композитора люди видели в его творчестве нечто большее, чем просто летопись: запечатленное с великой художественной силой в музыке страдание человека в противостоянии абсолютной бесчеловечности существования в земном мире и в ожидании величайшей трагедии – смерти. Это страдание – от отсутствия близости Бога. Нельзя назвать Шостаковича атеистом. Сам он не позволял себе атеистических высказываний, с огромным уважением относился к верующим людям, а когда его «втягивали» в партию, ссылался на свои религиозные убеждения. Трудно сказать, что стояло за этими словами; но в музыке Шостаковича с ужасающей ясностью слышна трагедия души благородной, но Бога не знающей; ищущей Света, но не обретающей его».

Сын композитора дирижер Максим Шостакович рассказывал, что отец его был верующим человеком: «В те времена мало кто ходил в церковь, но отец всегда поздравлял друзей с религиозными праздниками, звонил на Пасху: «Христос воскресе!». Над кроватью отца висела икона Спасителя. Он не раз говорил мне: «Посмотри, какое светлое лицо у Христа».

В жизни Шостаковича были два периода. Первый — 20-е — 30-х годов. В его сочинениях звучало озорство, была энергия, которую излучала «страна-подросток» (по Маяковскому).  Такой была Первая симфония Шостаковича, балеты «Золотой век», «Нос». Все до сих пор помнят «Песню о встречном» на стихи Бориса Корнилова: «Не спи, вставай, кудрявая, на встречу дня...». «Жизнь хороша и жить хорошо», просто какое-то упоение жизнерадостностью. А вот дальше все меняется.

В 1932 году Шостакович начал писать оперу «Катерина Измайлова» по повести Николая Лескова «Леди Макбет Мценского уезда». Дело не только в изменении названия. Шостакович написал совсем не то, что было у Лескова. Заметим, что и Лесков создал совсем не то, что Шекспир в «Макбете», а Шекспир — не то, что было на самом деле. Так вот, у Лескова героиня — преступница, убийца-маньячка, а в самой в повести чувствуется какое-то смешение английского с орловским. А у Шостаковича Катерина — образ, близкий к Катерине в драме Островского «Гроза». Катерина  по-гречески — «чистая, безупречная». И в опере Шостаковича конфликт иной, чем у Лескова. Здесь противопоставляется русский народ (звучат крестьянские песни и городские романсы) и хоры опричников «Чем бы, как бы поживиться!» И общий мрачный колорит, как знак беды.

А вот и соблазнитель: фабричный блатной Сергей, потащил Катерину к наслаждениям. Он теперь начальник, «руководитель». Ему-то ничего, безбожнику, бесу, а ей —тяжкий грех и погибель. Откуда этот сюжет? Да из коллективизации! Вот только что страна пережила такую же трагедию. Десять тысяч большевиков-рабочих, идеологически подкованных, отправленные партией в деревни, поманили крестьян-бедняков сладкой жизнью, уничтожили умевших работать на земле, а закончилось все очень скоро голодом и мором.

Вот такой подтекст в опере «Катерина Измайлова». Ее ставили без малого три года в Большом театре. И вдруг руководство сообразило: да это же «политическая провокация». 28 января 1936 года в «Правде» появилась статья «Сумбур вместо музыки — об опере «Катерина Измайлова».  Написал ее журналист Давид Заславский, до 1917 года состоявший в Bund (Всеобщий еврейский рабочий союз в Литве, Польше и России). «Музыка крякает, ухает, пыхтит, задыхается, — писал Заславский.  — А в это время народные массы ждут хороших песен, но также и хороших инструментальных произведений, хороших опер».

Критика была настолько злобной, что Шостакович мог и в лагеря угодить. Но — пронесло. Шостакович не изменился. Как писал историк и музыковед Генрих Орлов, «пульс современности продолжал жить в его музыке, вопреки строжайшему санитарному контролю над духовной пищей, разрешенной к потреблению в советском обществе. Там, где "великое, единственно верное учение" монополизировало истину и самую логику, Шостакович тревожил мысль, предлагал собственный взгляд на вещи, заставлял задаваться вопросами и искать ответы».

 Именно такие вопросы Шостакович ставил в своих Четвертой и Пятой симфониях. Они звучат в начале. А вот финал Пятой симфонии — решительный, все сметающий на своем пути марш. Он движется все быстрее и быстрее, словно толпа наваливается. И вдруг издалека доносятся зловещие всплески барабанной дроби. И звучат офи­циальные фанфары, а за ними раздаются то ли праздничные, то ли траурные удары литавр.

И в Седьмой «Ленинградской» симфонии тоже главная «тема нашествия» — марш. Шостакович начал писать симфонию еще до начала Великой Отечественной войны. А заканчивал в блокадном Ленинграде. Во всяком случае, ключевой эпизод симфонии (разворачивающийся на фоне барабанной дроби марш) он показывал своим студентам в консерватории еще в 1940 году. Композитор Борис Тищенко, ученик Шостаковича, сосчитал  количество тактов, чтобы отхронометрировать тему нашествия. Каждый такт имеет 4 четверти, каждая четверть в авторском обозначении равна 126 ударам в минуту. Сосчитав все это, он получил ошеломляющий результат: вся тема нашествия длится 666 секунд. Это число в «Апокалипсисе» означает имя самого злобного и упорного противника Иисуса Христа (так считают многие современные исследователи).  Если этот противник — безбожник или язычник, то ему противостоит сила веры в Господа. Эти две силы сталкиваются в симфонии.

И в Восьмой симфонии это столкновение продолжается. Но теперь Шостакович сосредоточился на душевном состоянии человека во время войны. Он говорил:  «Мне хотелось в художественно-образной форме воссоздать картину душевной жизни человека, оглушенного гигантским мо­лотом войны. Мне хотелось рассказать о его тревогах, о его страданиях, о его мужестве и о его радости». Но это, скорее, формальное объяснение. А по сути — там Голгофа. Мучения и страдания людей. Надежда и отчаяние. Главная мысль: человек становится человеком, когда проходит через страдания.

Разумеется, это не нравилось правителям страны, потому что Шостакович никогда не воспевал мудрость «великой личности — вождя, отца, учителя». Он предлагал собственное понимание того, что происходит и заставлял слушателей задаваться вопросами и искать ответы.

В 1947 году Александр Жданов, член Политбюро ЦК КПСС (он был  разработчиком партийного курса по утверждению советского патриотизма) вызвал к себе в кабинет несколько композиторов,  в том числе и Шостаковича. Поводом была публикация в той же «Правде» об опере Вано Мурадели «Великая дружба», посвященной гражданской войне на Кавказе. Сталину  опера не понравилась:  о нем в ней не было ни слова. И в этой опере тоже тоже услышали «сумбур вместо музыки», точнее — формализм. Жданов встречал композиторов, наигрывая на рояле. Вспомним, что Гитлер и Муссолини были актерами, Сталин писал стихи, Франко — романы. Мол, мы тоже не чужды искусству. Только оставались они  бездарными посредственностями.  И Жданов начал объяснять композиторам, какой  вред наносит формализм в искусстве.  Сочинения Шостаковича (вместе с другими «виновниками) были запрещены для исполнения. Запрет держался до смерти Сталина. Шостакович тогда сказал: «Дьявол умер, бесенята остались».

Во всех своих сочинениях, Шостакович тревожил мысль слушателей, предлагал собственный взгляд на вещи, отличающийся от «партийной линии», заставлял задаваться вопросами и искать ответы. Поэтому его музыку слушали и в СССР, и во всем мире. Его произведения исполняли лучшие советские и зарубежные музыканты. По данным английской  The Musical  Times, в ХХ веке два композитора лидировали  в мире по количеству концертных исполнений. Это были Моцарт и Шостакович.