«Всё, что не от веры – грех». Памяти священномученика Кирилла, митрополита Казанского

Сегодня, 20 ноября, день памяти твердого в исповедании веры священномученика Кирилла, митрополита Казанского (его краткое житие читайте в нашем календаре). Здесь публикуем воспоминания о нем сына его друга – тоже священномученика Илии Четверухина. А также некоторые из дошедших до нас увещеваний владыки Кирилла семинаристам, когда он в 1908 – 1928 годах управлял Тамбовской кафедрой.

В тюрьмах, ссылках владыка провел 17 лет. Но на любые уговоры безбожников-чекистов этот указанный Патриархом Тихоном (Беллавиным) его преемник, выбранный на Первосвятительское служение и большинством оставшихся тогда еще в живых архиереев, оставался непреклонен: «Всё, что не от веры – грех».    

«Рядом с ним становилось светлее, теплее и радостнее»

Серафим Ильич Четверухин

Вот, как вспоминает этого удивительного архипастыря Четверухин Серафим Ильич, сын священномученика Илии Четверухина, служившего в церкви св. Николая в Толмачах в Москве:

…Следы ног митрополита Кирилла (Смирнова) – хотелось целовать!.. Он приблизил к себе папу еще до Толмачей, когда летом 1917 года стал служить в московских церквах торжественные воскресные вечерни со всенародным пением и проповедями. Кроме богослужебных песнопений, после вечерни весь народ пел отрывки из посланий апостола Павла. Помню, в храме Воскресения в Сокольниках, тогда только что построенном, пели:

«Никто из нас не живет для себя, никто не умирает для себя, но живем ли – для Господа живем, умираем ли – для Господа умираем, всегда Господни!»

Когда всё множество людей, наполнявшее храм, с воодушевлением произносило эти слова, казалось, что они клялись так и построить свою жизнь, выражая свое отношение к происходящему. А в соборе Страстного монастыря пели: «Если я говорю языком и ангельским, а любви не имею, то я – медь звенящая или кимвал звучащий… Любовь долготерпит, милосердствует… всё покрывает, всему верит, всего надеется, всё переносит. Любовь никогда не перестанет!..» Знакомые слова звучали необыкновенно и проникали в душу…

Митрополит Кирилл (Смирнов)

На текст пропетых слов произносилась проповедь молодым священником, в их числе был и наш отец, а потом сам митрополит Кирилл дополнял сказанное, подчеркивая самое нужное. Я помню, с какой горячностью люди воспринимали спокойные, вечные, ясные истины в то взбулгаченное, развороченное, непонятное время!

В лютые зимы с девятнадцатого по двадцатый и с двадцатого по двадцать первый годы отрадой и утешением для нашей семьи был приход митрополита Кирилла. Он приходил ненароком, всегда стучал в черную (кухонную) дверь, озябший и, вероятно, такой же голодный, как мы. Не приносил с собой ни лакомств, ни щепочек, с которыми тоже ходили в гости, но в комнате становилось светлее, теплее и радостнее. Владыка не брезговал тем, чем мама могла угостить, и шел с папой в храм.

Он лишь раз служил у нас в храме всенощную под какой-то двунадесятый праздник – трудно было в те годы создать достойную обстановку для архиерейской службы! Произносил проповедь.

Главное же, владыка вливал силы и бодрость в наших бедных, измученных физически и нравственно, трудно привыкающих к новому месту родителей. Им было одиноко в Замоскворечье, в первое время не только мы, дети, но и они часто вспоминали Сокольники – тамошнюю теплую, обжитую квартиру, теплую, уютную домовую церковь богадельни, родные сосны за окнами. Но возвращаться туда не приходилось: богадельню разогнали, церковь сломали вскоре после нашего переезда.

Старец Алексий Зосимовский

Да и если бы всё оставалось по-прежнему, отец не расстался бы с Толмачами добровольно. Они были давней его мечтой. Они были освящены для него более чем двадцатипятилетним служением в этом храме в сане диакона отца Алексия, в то время Ф.А. Соловьева, затворника из Зосимовой пустыни. Он пришел туда совсем юным, пережил немало скорбей, имел выдающихся духовных руководителей – тогдашних настоятелей Николо-Толмачевского прихода, внутренне вырос там после недолгого трехлетнего служения пресвитером Успенского собора в Кремле, ушел из мира, приняв постриг в ничем не знаменитой, совсем недавно построенной Зосимовой пустыни. «Не может укрыться город, стоящий наверху горы»: в пустыни ему не удалось уединиться – потянулись люди, как тянулись раньше к отцу Амвросию в Оптину. Отец Алексий стал знаменит на всю Россию. К нему приезжали великие княгини и приходили нищие мужики и бабы из разоренных деревень. Он принимал всех, пока не ушел в затвор в 1916 году.

Одним из самых близких людей к отцу Алексию был мой отец, которого он взял под свое руководство совсем еще молоденьким, не достигшим двадцатилетнего возраста. Но отец Алексий был в затворе. Зосимова пустынь, как и все монастыри, переживала очень тяжкое время, и по немощи человеческой папе и маме бывало очень сложно и трудно. И хотя они никогда не жаловались, постоянно говорили и нас учили говорить «Слава Богу за всё», мы, дети, понимали, что им труднее, чем нам. В нас это вызывало любовь к ним и желание помочь.

С приходом владыки Кирилла все оживали. Он говорил, а мы, дети, не всегда понимая, видели, как внимательно, с глубоким интересом и почтением слушали его отец и мать, как их лица светлели.

Отец Илья Четвертухин до лагеря и в лагере

Детям владыка обязательно уделял часть времени, спрашивал нас, как взрослых, о наших делах, говорил что-то серьезное и ласковое, дарил на память книги. У меня долго хранилась небольшая книжечка «Пролог» с его надписью.

Уехал владыка осенью 1922 года в дальний край. Мы несколько раз получали интересные, посланные оттуда с оказией письма, написанные поехавшими за ним детьми известного московского священника, друга папы, отца Иосифа Фуделя. С того года никто из нас владыку Кирилла не видел[1].

Убеждение жизнью

Увещевание семинаристам[2]:

«Довольно, – с горечью говорил владыка Кирилл, – уж очень много грязи, упреков и насмешек проливали до сего времени на семинарии. Имя семинариста сделалось у нас синонимом недоучки, невежества, тупости, необразованности. Докажите обществу, что во многом глубоко оно заблуждалось относительно нас. И не думайте, что это можно будет доказать только галантным обращением, развязным поведением на веселых собраниях, дорогими выгнутыми штиблетами. Не внешними формами убедите вы общество, но своею жизнью.

Только за тем, в кого веруют, жизни кого удивляются, словами и делами кого убеждаются, – за тем следуют, того слушают, того советы принимают».

Семинаристам по поводу предмета философии[3]:

Митрополит Казанский Кирилл

«Послушал я ваши ответы заданного урока; слышал и повторение нового, и вижу, что вы ведете себя, как и должно философам: хорошо учите – хорошо и слушаете. Сейчас мне невольно вспоминается из моей жизни то время, когда мы готовились к переходу в философский класс. До нас случайно дошел тогда слух, что философия более не будет преподаваться в семинарии, и говорю откровенно, известие это столь сильно поразило и подействовало на нас, что мы, если хотите, совершенно искренно готовы были плакать. Среди нас создалось убеждение, что для переходящего в четвертый класс откроется доселе неведомый мир, сделаются ясными тревожившие его неразрешимые вопросы, и он станет иным человеком.

Вот перед вами стройною чредою проходят один за другим философы. Каждый из них предлагает свою систему, создает известное мировоззрение, дает определенное объяснение основ бытия. Но приходит другой, опровергает предшественника, разрушает его здание, стремясь на обломках создать свои построения для того, чтобы они были беспощадно разрушены спешащими на смену иными.

Вы, между прочим, упоминали о Шопенгауэре. Как велико было в свое время его влияние, хотя бы на русское общество; но что представляет его система, как не сбор чужого добра?

…Естественная человеческая мысль стремится познать и уяснить абсолютную первопричину бытия. Она, как птица, попавшая в клетку, бьется, портит крылья и клюв, и остается немощной ответить на вечно живые и бессмертные вопросы человеческого духа.

Разрешение их вы найдете в последующих классах [изучая Библию, Новый Завет, святоотеческое наследие – Прим.]. Но, находясь в этом классе, изучая логический ход умозрений, вы развиваете свой ум. И дай Бог, чтобы это развитие было в добрую сторону».

Да сохранит всех вас Господь в любви к друг другу и к согрешающим братиям

Письмо от 27 января 1929 г.[4]

«Да хранит всех нас Господь от всякой вражды и ненависти и да вразумит к взаимному пониманию.

Я не от чего святого не отступаю и не отказываюсь, боюсь только приступить и прилепляться к тому, что считаю греховным в своей сущности; никого из братии не считаю мытарем и язычником, но воздерживаюсь от братского общения, не имея других способов обличать согрешающего брата.

Аще же согрешит к тебе брат твой, иди и обличи его между тобою и тем едином: аще тебе послушает, приобрел еси брата твоего. Аще ли тебе не послушает, пойми с собою еще единого или два, да при устех двою или триех свидетелей станет всяк глагол. Аще же не послушает их, повеждь церкви: аще же и церковь преслушает, буди тебе якоже язычник и мытарь (Мф. 18:15-17). Ныне же писах вам не примешатися, аще некий, брат именуем, будет блудник, или лихоимец, или идолослужитель, или досадитель, или пияница, или хищник: с таковым ниже ясти (Ср. 1 Кор. 5:11). Отношу это место вообще ко греху, но не обвиняю кого-либо в грехах, указанных здесь святым апостолом.

Митрополит Кирилл (Смирнов) в ссылке. Фото из личного дела

В мою пустыню доходят слухи о разрастающейся среди братии по вере вражде, переходящей в ненависть; укоризнах, переходящих в клевету с одной стороны на другую; о ревности не по разуму, граничащей с хулою на Духа Святаго, каковы взаимные обвинения в безблагодатности. Горестно слышать это. Бог есть любовь, и только пребывающий в любви в Боге пребывает (ср.: 1 Ин. 4:16).

Поэтому всякое раздражение должно быть совершенно удалено из нашей среды, хотя бы и сыпались на нашу голову обвинения во вражде и приговоры о раскольничестве. Обвинениям этим не к чему прилипнуть, когда вражды в действительности нет. И ревность о сохранении в полной чистоте церковного устроения нашего, как елей над водою, всегда всплывет вверх над обвинениями в раскольничестве в сосуде действительной церковной правды.

Да сохранит всех вас Господь в любви к друг другу и к согрешающим братиям.

Воздерживаясь от общения с грехом, мы не должны – по наставлению святого апостола Иоанна – оставлять своей частной молитвы о согрешающих братиях.

Аще кто узрит брата своего согрешающа грех не к смерти, да простит. Есть грех к смерти: не о том, глаголю, да молится (см.: 1 Ин. 5:16), потому что происшедший грех не объявлен еще Церковью как грех к смерти.

Благодать Господа да сохранит всех нас от всякого зла и погибели.

Твой м.К».