Декабрьская поземка. Последние дни Патриарха

«Святейший умер» — почему-то говорил батюшка (он часто повторял это в том, 2008 году) и закрывал глаза…

Предлагаем читателям небольшой фрагмент из новой книги монахини Евфимии (Аксаментовой) «Увидеть однажды. Воспоминания об отце Кирилле (Павлове)». Эпизод характеризует отношения и незримую связь Патриарха Алексия II с его духовником — старцем Кириллом, приоткрывая завесу над событиями 14-летней давности.

Новая книга воспоминаний келейницы архимандрита Кирилла (Павлова) монахини Евфимии (Аксаментовой) вышла в 2022 году в издательстве Симбирской епархии

В тот 2008 год ноябрь выдался бесснежный и ветреный.

У батюшки было ухудшение самочувствия, и мы мчались на скорой в больницу, в нашу 546-ю палату, которую специально придерживали для нас в таких случаях (после инсульта, который случился под Введение, 3 декабря 2003 года, архимандрит Кирилл (Павлов) 13 лет нес крест тяжелой болезни – Ред.).

Палата была, как и 514-я, в которой случился удар, просторнее обычных, с торшером и мягким креслом. А из окон открывалась завораживающая панорама вечерней Москвы.

Сколько таких вечеров минуло с тех пор, как старец наш оказался прикован к постели?..

Когда затихала жизнь в больничных коридорах, и дежурная медсестра, наконец, заканчивала с капельницами и перевязками, я любила устроиться возле батюшкиной кроватки, выключив верхний свет и оставив только торшер, и долго-долго глядеть на бесчисленное множество дальних огоньков за огромными окнами палаты.

Москва стала расти и меняться за годы наших визитов в эту палату. А в том ноябре на двух строящихся столичных высотках появилась играющая иллюминация: красные лампочки переливались, затухали, снова весело вспыхивали, а потом вдруг превращались в огромное пульсирующее сердце...

В какой-то момент я поняла, что это пульсирующее за нашими окнами сердце стало вызывать у меня тревогу. Почему сердце? Почему не новогодний шарик, например? Ведь не день же святого Валентина на носу...

Пару раз, тихо плача, звонила из Переделкино мать Ангелина. Святейший тоже был в больнице. Его сердечные приступы становились все опаснее и тяжелее, и лечение за границей уже не вызывало таких надежд, как еще несколько лет назад. Сестры, чувствуя неладное и получая неутешительную информацию о состоянии святителя, звонили нам. Они привыкли нести любую печаль к келье батюшки и теперь укреплялись хотя бы тем, что звонили в его палату. Ведь мы же тут, рядом, и у нас обязательно найдется минутка просто молча вздохнуть у кровати старца, молча поведать ему об их тревогах и переживаниях…

И мы, выбирая удобный момент, рассказывали батюшке. Слышал старец с трудом, но все же слышал. А иногда и отзывался.

К примеру, начинал тяжело дышать и медленно заносил правую руку для крестного знамения. Рука его сбивалась, дрожала. И можно было только заплакать и отойти в сторону, к окну, чтобы не видеть эту страдальческую дрожащую руку...

«Святейший умер» — почему-то говорил батюшка (он часто повторял это в том, 2008 году) и закрывал глаза.

Нет, Патриарх жив, жив, только болеет, твердили мы, но старец уже слабел и уходил в себя. Мы понимали, что рассказать об этом не можем никому.

А за окном все билось и пульсировало, наводя необъяснимую тревогу, большое красное сердце...

Однако и Святейший, и батюшка, к всеобщей радости, почти одновременно пошли на поправку, были выписаны и вернулись в Переделкино. Только святитель — из-за границы.

 После выписки из больницы. Архимандрит Кирилл (Павлов) в Переделкине 

Всенощную под Введение Святейший сразу же уехал служить в Москву, а мы, вернувшись из больницы, разбирали вещи и, конечно, готовились к келейной Литургии. Этот день был памятен для нас, для отца Кирилла: инсульт у батюшки случился именно под Введение.

Вышло так, что Патриарху никто не успел сообщить о возвращении батюшки из больницы. Все забегались с приездами-переездами, встречами и приготовлениями.

Вечером, уже в сам день Введения, сестры сообщили мне, что Патриарх расстроен — его огорчила наша непредупредительность.

«Ну вот, — мрачно подумала я, — надо идти на «ковер». И куда остальные смотрели?»...

Но в глубине души я даже обрадовалась, что смогу подойти к святителю и подробно рассказать ему о состоянии батюшки.

Святейший все пристальней следил за нашими делами, а когда навещал, заходил в келью и приближался к кровати больного, то бледнел, и волнение его трудно было не заметить. И он, и батюшка давно знали и чувствовали про жизнь нечто такое, о чем мы, еще молодые и здоровые люди, могли только догадываться...

— Устали вы, наверное, уже? — спрашивал святитель сочувственно и благодушно посмеивался, когда мы наперебой начинали утверждать, что такая постановка вопроса в корне неверная — разве можно устать от тех, кто тебе дорог!

Патриарх неспроста интересовался нашим душевным состоянием, видимо, невольно примеривая на себя подобную драматичную ситуацию — никто не застрахован от инсульта... Необъяснимое ощущение последних аккордов жизни, видимо, присутствовало в его душе.

 

После каждой своей службы, а служил Патриарх с завидной регулярностью, он отправлял в келью старца гонцов с большим букетом или цветочной корзиной. Это было своеобразным сигналом — всегда помню, всегда поминаю...

Скромная и немногословная мать Ангелина как-то проговорилась, что часто стала замечать, как Святейший в тишине и полумраке подолгу простаивает перед иконами. Она следила за чистотой и порядком в его кабинете, и поэтому ей доводилось невольно оказываться таким свидетелем.

Четвертого декабря, в 21 час, как раз во время ужина и вечерних новостей, я побежала в основной корпус резиденции «на прием» к Патриарху.

— Виновата! — бодро начала я, памятуя, что Святейший не любит насупленных и угрюмых физиономий и будет рад, если ты подойдешь к нему в духе открытости и простоты.

— Ну-у! Вы поставили меня в глупое положение, — Святейший улыбался и, похоже, вовсе не собирался устраивать мне дисциплинарный нагоняй. — Приехали в Донской сегодня, я интересуюсь у отца Агафодора (в то время наместник монастыря – Ред.), как там старец, а батюшка-то, оказывается, давно уже дома, с нами! А я вот не знал.

И мне стало искренне досадно, что получилась такая оплошность.

В новостях сообщили, что в Эфиопии пошел снег. Нежданно-негаданно выпал. А у нас Новый год на носу — и ни снежинки! По-домашнему обсудив с Первосвятителем эфиопскую погоду, я была отпущена с миром и побежала в свой корпус в приподнятом настроении.

А утром Святейшего не стало…

Суровая декабрьская поземка в тот день намела немного скудного снежка, и он покрыл наконец уставшую от собственной черноты и обнаженности землю.