Протоиерей Олег Стеняев. Благодаря чему я стал священником

Продолжаем публикацию рассказов протоиерея Олега Стеняева о его пути к вере, священству, миссионерству.

Часть I. «Причастие – самое сильное впечатление детства»

Часть II. «Как царь Давид дедушке в плену помог»

Самые эффективные миссионеры

Матрена Федоровна Журавлева 

Моим воспитанием в детстве занималась бабушка Матрена Федоровна Журавлева. Потом уже позже, когда я учился в семинарии, как-то, помню, провел опрос на двух потоках: кто через кого уверовал? Я не нашел ни одного семинариста, который бы уверовал через священника, я не нашел никого, кто бы уверовал через отца, очень редко через мать, почти никогда через дедушку, чаще всего – через бабушку.

Когда я получил эту информацию, я стал вспоминать свое детство и понял, почему так. Бабушки занимаются воспитанием детей в дошкольный период. Это время, когда формируется мировосприятие человека. В школьные годы – там уже больше родители начинают брать все под свой контроль, а вот дошкольный период – это как раз время, когда внуками занимаются бабушки, и то, что они сеют в твое сознание, потом остается с тобой на всю жизнь. 

Как крестилась Русь? Когда князь Святослав Игоревич совершал воинские походы, ему было не до воспитания своих трех сыновей, среди которых был и будущий правитель – Владимир. Именно княгиня Ольга и проводила с внуками больше всего времени. И потом, когда князь Владимир выбирал веру, Нестор Летописец в «Повести временных лет» так и пишет, что решающим аргументом для него был такой: «И бабка моя, мудрейшая из женщин, эту веру избрала». То есть это был бабушкин внук. Отец-то его явно растил как язычника, но отголоски того, что в раннем детстве говорила ребенку бабушка, в сознании остались. 

Это очень важное служение женщин: самые эффективные миссионеры – это бабушки. Я и у архиереев интересовался, – всех их в Церковь привели их бабушки! Это объективная реальность. 

Мне кажется, когда проводятся миссионерские съезды, на них надо приглашать таких бабушек-миссионеров, особенно из многодетных семей, чтобы они делились своим опытом.

Я до сих пор помню, как бабушка слагала мне персты для правильного крестного знамения, у меня как-то не получалось, и она все время так вот прям пальчики мои брала, крутила, вертела. Я это очень хорошо помню. 

Еще она читала нам, внукам, Евангелие, – это было что-то необычное, у нее было плохое зрение из-за диабета, и она надевала такие большие очки с диоптриями и читала нам вслух Евангелие. А когда зрение у нее совсем село, она уже тогда просила меня, чтобы я ей читал Евангелие. Хотя это было и дореволюционное издание, но все же на русском языке. Однако примерно в то же  самое время, когда мне было лет 12, у меня появилась моя первая Библия на церковнославянском… 

Первая Библия

Елизаветинская Библия

Как-то раз ко мне пришел мой друг Сергей Шустров и предлагает: 

– Слушай, у нас там книга интересная появилась… Приходи ко мне, посмотришь, может быть, вы ее с бабушкой у нас купите?

Я и пошел смотреть. Захожу… А там лежит такая огромная книга, каких я раньше никогда и не видел. Наше Евангелие было все-таки небольшого формата. А тут – настоящий богослужебный том. 

– Это что, книга? – уточняю. 

– Да, книга, – подтверждает он. 

– Таких книг не бывает, – засомневался я. 

– Ну, посмотри... 

Я подошел, открыл, начал читать и понял, что это – Библия! Раньше я уже слыхал это слово. Бабушка говорила: 

– У нас вот Евангелие, но есть еще Библия… Все книги Священного Писания в ней. 

– А за сколько вы нам ее продадите? – спрашиваю тогда у Сергея.

– Ну, рублей за 15… 

Для меня это, конечно, были тогда огромные деньги. 

– Я побегу к бабушке, узнаю, – отвечаю и стремглав к ней. 

Помню, была зима. Прибегаю весь красный с мороза.

– Сергей Шустров Библию мне хочет продать! У него бабушка умерла, и вот осталась эта книга… Он придет сейчас к нам и спросит: будем ли мы покупать или нет? А то он кому-то еще предложит… 15 рублей, бабушка! 

А она вдруг заосторожничала: 

– Да они деньги возьмут, а тебя обманут. 

Так денег и не дала… А тогда, можно сказать, решалось: буду ли я священником? Почему – объясню потом.

Хотя, впрочем, и Сергей не пришел. Только спустя пару дней заявляется: 

– А я ее отвез к твоему двоюродному брату, к Сергею! – вдруг про Библию оброняет он.

Я сразу же засобирался: тут-то уж бабушка точно деньги даст! Вот так промыслительно были развеяны ее сомнения и Библия при этом осталась именно в нашей семье. 

Помню, брат меня встречает удивленный, сам не понимая, зачем он приобрел этот фолиант.

– Слушай, будете покупать? – обрадовался он.

– Да, – и протягиваю 15 рублей.

Он еще больше удивился: откуда я знаю цену? Завернул раритет в какую-то советскую газету, положил этот сверток в такую большую авоську и протянул эту ношу мне:

– Довезешь?

– Довезу, – хватаю. 

Вышел я, значит, с этой Библией на мороз, крепко ее обнимая. Сел в автобус. Никого… Жалко. Автобус тронулся, – мне не терпится рассмотреть добычу. Но внезапно на одной из остановок вваливается в салон целая куча людей. Тут уж я не удержался: мне уже не только самому поглазеть хотелось, но и этим бедным советским людям показать, ЧТО я везу: «Пусть и они тоже, – думаю, – Библии порадуются!!!» И я начинаю медленно так отрывать с угла лоскуты газеты. 

Что там началось! Вдруг ни с того ни с сего на меня какой-то мужик набросился: 

– Ты чё, черную магию, что ли, везешь куда-то? Ты чё, подколдовник, что ли?! 

Я обиделся, отвернулся, стал что-то разглядывать в окошке: «Эх, зачем я их только порадовать хотел…» Совсем тогда народ уже одичал в основной своей массе, отбился от Церкви. Тогда верующие могли себе четки из веревочек сами делать – узелки завязывали, – так их тоже сразу же в колдовстве обвиняли...

Но это колыхнувшееся во мне миссионерское чувство я запомнил: мне захотелось показать свою веру…

Автобус прибыл на мою остановку, я вышмыгнул и скорее домой – к нашему главному миссионеру. Прибегаю, запыхавшийся. Бабушка степенно надевает очки:

– Ну показывай. 

Я уже было шустро расправился с остатками газетной упаковки… Но бабушка меня останавливает:

– На стол надо постелить скатерть. 

Она всегда, когда читала Евангелие, стелила скатерть, в которую же потом старательно заворачивала Евангелие, чтобы убрать. Она считала, что нельзя просто так положить Священную книгу на обычный обеденный стол. Такое было благоговейное отношение к Слову Божию. И вот она уже расстелила специально заготовленную скатерть. Я достал и положил Библию на стол. Открываем… Бабушка вглядывается:

– Да она, наверно, гусляцкая! – вырывается у нее.

У нас гусляками старообрядцев называли, Орехово-Зуево был наполовину старообрядческий городок. У них в основном древние книги и хранились. Библия, которая лежала перед нами, была церковнославянская. И тут я, помню, присмотрелся, – буковки-то мне были знакомы (у нас был молитвенник по-церковнославянски), – и вдруг просек, что понимаю!!!

– Бабушка, я тебе буду переводить! Читать и переводить буду, – успокоил ее.

– Ну, попробуй, может, у тебя и получится, – точно препоручила мне эту книгу она. 

Это оказалась Елизаветинская Библия, то есть тот самый канонический текст, который и был воспринят Русской Православной Церковью, положившей его в основу богослужения. Считаю, что я не стал бы священником, если бы первая моя Библия была русской. Потому что когда ребенок читает Библию на русском языке, у него возникает иллюзия, будто он понимает то, что он читает. А тут я определенно осознавал, что мне надо вчитываться в этот текст, вдумываться в него. Еще и вслух размышлять о прочитанном. Это был для меня самый первый опыт экзегезы, истолкования Писания, когда я бабушке читал эту Библию вслух, а она мне так прямо и говорила: 

– А ты мне объясни. 

И я начинал для нее переводить, выдавать комментарии...

Роман с Книгой

Славянский текст вообще заставляет думать. Поэтому, когда в храм приходят молодые неверующие люди и спрашивают:  
– С чего начинать? 
Я им дарю маленькое Евангелие на церковнославянском.  
Они смотрят:  
– А я пойму это? 
– Конечно! – говорю. – Будете читать на старославянском, это круто.

Один юноша мне рассказывал, что он с собой в институт стал брать этот маленький томик... Друзья заглядывали ему через плечо:

– А ты понимаешь? 

– Да, я понимаю, – отвечал он деловито. 

То есть такое ерничество проявлял. Но для молодого человека это очень много значит: здесь скорее окружающие чувствуют себя дураками, а не его за такового считают из-за того, что он читает то, что им якобы и так известно и понятно, – это когда речь идет о Евангелии на русском языке. 

Собственно говоря, в нашей Церкви каноническое значение имеет только церковнославянский текст.

Потому что когда делали синодальную Библию на русском языке, то решением Священного Синода ее определили исключительно «для благочестивого домашнего чтения», – такая формулировка была. Возьмите любую богословскую работу XIX века, Священное Писание там цитируется по-церковнославянски и никак иначе. Только в начале XX века появились авторы, которые стали вставлять в свои работы цитаты синодального текста, но это считалось не академично. 

Встреча с Библией по-церковнославянски, как мне самому, так и тем, кому я ее потом дарил, – очень много дала.

Сам я с тех пор, как заполучил этот увесистый том, с Библией не расстаюсь. У меня как бы начался роман с этой Книгой, и он продолжается до сих пор, – такая вот влюбленность в Слово появляется.

Как и вообще я стал благоговеть перед старинными книгами. А они притом, что в стране насаждался культ прогресса и действовала революционная инерция борьбы со всем старым, мало кому тогда были нужны. Поэтому когда умирал кто-либо из стариков, эти книги просто приносили в церковь. Причем не к старообрядцам, а именно в нашу Рождества Пресвятой Богородицы. У старообрядцев, кстати, власти потом уже даже после отстранения Хрущева отобрали храм, а старообрядцы его взяли да и подожгли. Он был деревянным, из огромных бревен. Я помню, как мы с мальчишками, сам я тогда был где-то первоклашкой, стояли и смотрели, как он горел… А потом у старообрядцев просто была молельня у кладбища. В общем, все старые книги тащили к нам. Но и в храме к ним мало кто тогда проявлял интерес. Поэтому я и сказал своей бабушке: 

– Если книги приносят, ты мне их отдавай. 

И вот однажды она мне между делом сообщает: 

– Там книгу какую-то толстую принесли, иди забери ее, она в крестилке лежит. 

Я сразу же бросился в храм, прибегаю – крестильня закрыта. Смотрю, настоятель идет – отец Сергий Нечаев. Я – к нему. А он мне отвечает так, как будто и там, в храме, все моя бабушка решает:

– Жди свою бабку, сейчас она придет. 

И вот бабушка появляется, я – к ней:

– Где книга?!

– Какая книга? – удивляется она: видимо, уже забыла, у нее всегда столько дел было. 

– Ну, ты же говорила... – не терпится мне.

– А-а, да вон лежит, бери, – и пошла с чем-то там управляться...

А я замер. Передо мной лежала огромная книга. Я подошел. Ефрем Сирин, XVII век. Открываю: она – двухцветная, там такие большущие заглавные красные буквы… Такой шедевр!

Тут бабушка уже опять проходит мимо, что-то там делать начала:

– Неси, – говорит, – ее домой, – мол, не мешайся мне тут. 

Я в таком трепете взял эту книгу и прям так, не заворачивая ни во что, – опять, наверно, миссионерский пыл во мне шевельнулся, – понес ее. Сопровождал меня мой друг – Андрей Федулов. И вот мы идем из храма, а люди нам навстречу, наверно, уже на службу к храму подтягиваются: 

– Вы что ее, из храма стащили, что ли? – опять налетел на меня кто-то теперь из церковных людей.

Непростое это дело – миссионерство, уже тогда становилось понятно: и от внешних, и от своих же достается…

Продолжение следует…

Записала Ольга Орлова