Используйте остроту восприятия и максимализм. Епископ Павлово-Посадский Силуан о шансах молодости

Для чего нам дается эта специфичная и неповторимая пора юных лет?  И почему именно в это время лучше всего разобраться со смыслом жизни и перестроиться так, чтобы его не упускать? Об этом беседа с молодёжью епископа Павлово-Посадского Силуана, настоятеля храма святого Иоанна Воина на Якиманке.

Почему стареет душа?

Спрашиваете, могу ли я сравнить молодежь 30 лет назад, моих тогда ровесников, и молодежь сегодня. Трудно сравнивать. Потому что молодежь знает только сама молодежь. Это особое внутреннее чувство себя самого и особое восприятие мира. И, надо сказать, что оно не проходит с годами. У души все эти ощущения и мировосприятие – не физиологическая реальность, не материальная, а внутренняя. А там свое время: душа не стареет так, как стареет тело. Вернее, у нее тоже есть свой возраст: и свое старение, и своя молодость, но они зависят от других вещей – не от времени, а от реализации неких личностных установок: духовных, нравственных.

Если человек позволяет себе день за днем, год за годом жить во зле, то тогда душа его стареет, и эта старость проявляется в ощущении безысходности, какого-то непреодолимого мрака, заброшенности и безнадежности. А если день за днем и год за годом мы отстаиваем благородство души, честь, чистоту, то тогда душа не стареет. Более того, она наполняет твой календарный возраст духовной юностью и красотой, а они более содержательны и стабильны.

Владыка Силуан: "Если день за днем и год за годом мы отстаиваем благородство души, честь, чистоту, то тогда душа не стареет" 

Возраст старости житие нескверно (Прем. 4:8-9), – говорится в Священном писании. Потому-то и трудно, наверно, сравнивать, что не чувствуешь себя стариком.

В чем смысл жизни?

По большому счету, человек всегда остается собой, в любую эпоху, в любой культуре, и его основные заботы, нужды, печалования – одни и те же: любовь и ненависть, радость и горе, счастье и беда... В этом смысле нет ничего нового под солнцем (Еккл. 1:9). Если вспоминать себя в моей молодости, то я помню, что для меня вообще не было актуально понятие «молодежь». Я не жил этой категорией. Я был молод, и для меня было важно, как ответить на вопрос о смысле жизни: зачем я живу? Этот вопрос может быть более фундаментально поставлен или попроще, но, в любом случае, он есть. Как бы вы его ни формулировали или старались обойти, он неизбывен для каждого поколения. 

Для меня в моей юности этот вопрос был сногсшибательным. Так как от него зависело всё остальное – куда идти учиться, какую профессию выбрать, жениться или не жениться и вообще «быть или не быть». Это не значит, что я помышлял о самоубийстве, это значит я содрогался от даже гипотетической возможности бессмысленности существования. Это было для меня сокрушительно.

Для меня ответить на вопрос о смысле жизни означало найти эту жизнь, а без этого ответа это и не жизнь. И так я маялся до тех пор, пока не встретился с Богом.

У тех, кто ищет встречи с Богом, она обязательно произойдет

У каждого, кто идет путем поиска смысла жизни от всего сердца, такая встреча происходит.

Готовы ли мы ко встрече со Христом?

К тому, кто идет к Богу искренне, с жаждой, Господь выходит навстречу. Другое дело, как мы отнесемся к этой встрече – это тоже большой вопрос. Так что эта встреча вовсе не гарантирует того, что всё остальное шествие по жизненному пути в этом мире для нас непременно будет спасительным. Я помню, как я сам, открыв для себя Христа, не мог принять Его окончательно, потому что это требовало отказаться от того, что мне тогда еще было дорого. И это произошло, но не сразу.

Молодости свойственен максимализм, бескомпромиссность. Если уж ты выбираешь путь веры, то понимаешь, что здесь никакой двойственности быть не может. Либо ты будешь честным и честным до конца, либо все это будет игра, имитация.

Не знаю, для кого как, но для меня в моем молодом возрасте это было абсолютно неприемлемым. Я же сам себя обмануть не могу! У меня же жажда внутренняя была. Для меня вопрос о смысле жизни был вовсе не игрой. Это бездна была экзистенциальная. Мне нужен был бескомпромиссный ответ. И я же читал в Евангелии слова Христовы: Кто не собирает со Мной, тот расточает. Кто не со Мной, тот против Меня (Мф. 12:30). Вот это я очень хорошо прочувствовал, увидел своим сердцем, еще даже до конца не понимая.

Я не готов был так вот, в легкую, взять и перестроиться. Поэтому нужно было, чтобы Господь меня потряс, чтобы те иллюзорные надежды, которые я питал, псевдоценности, которыми дорожил, сами рассыпались. А до этого властного действия Бога, которое Господь и совершает в ответ на наше хотя бы малое на Него упование, я поначалу было завис над этой абсолютно безнадежной бездной.

Первая молитва

У меня было два варианта: можно было и дальше пребывать в этой неопределенности или же устремиться в эту бездну (что тоже бывает), либо все-таки из чувства самосохранения искать выход. Тем более, что я уже знал о Христе, о Его красоте. Эта красота меня пленила. Да, я не готов был Его принять, но высота Его образа меня уже вдохновляла. И когда все остальное начинает сыпаться, то остается только обратиться к этой Красоте. Я впервые обратился к Богу с молитвой.

Эта молитва была от всего сердца, потому что иначе в той ситуации и не могло быть. И Господь ответил, но ответил по-Своему, ответил как Бог: не голосом человеческим, даже не громом с небес, а таким внутренним миром, который разом снял в моей душе все эти экзистенциальные проблемы и недоумения. Господь ответил на все из них, показал, насколько на самом деле все это тоже эфемерно, насколько жизнь жительствует. Для меня это было важно, а молодость привносила некую остроту проживания момента обращения.

Для меня молодость именно этим-то и ценна – остротой восприятия и способностью на максимализм и предельную честность.

Чистота и подлинность молодых

Способность не означает обреченность. Человек может и не воспользоваться этим даром молодости, может его проигнорировать, может им пренебречь, но мне это было очень дорого. Я как раз не пренебрег и никогда потом не пожалел.

Хотя с этого момента жизнь моя стала только труднее, потому что христианская жизнь – очень честная жизнь, она исключает любую игру. Тебе уже нельзя притворяться, невозможно ничего имитировать. Ты либо такой, какой ты есть, но уже обретший веру, вступивший в личные отношения с Богом, с Ним и со всем остальным миром; либо ты себя теряешь, начинаешь играть, и подлинность уходит.

Для меня в юности два момента были важны: чистота и подлинность. И это все тоже нерациональные категории. Это сейчас я как-то пытаюсь формулировать. А тогда все это было больше на уровне духовного видения и ведения. Ты просто по вкусу это отличаешь. И этот вкус становится все более выраженным, все более ясным. Можно назвать этот вкус совестью.

Жизнь с Богом – это непрерывное творчество

Совесть – это вкус истины, вкус к подлинному добру, к подлинной красоте.

Это не полицейский с дубиной, который стоит и за грехи нас поколачивает. Это особый вкус красоты. И он помогает удаляться от зла, хотя это процесс не безболезненный, трудный, он требует усилий. Но сами эти усилия обретают во Христе творческий характер. Постепенно ты понимаешь, что жизнь с Богом – это сплошное непрерывное онтологическое творчество, причем самой высшей пробы. Ты себя творишь для Царства будущего века, для Царства подлинной жизни, для Царства, в котором Бог все во всем (1 Кор. 15:28).

А Кто есть Бог?

Он и есть абсолютная Истина, абсолютная красота, абсолютная жизнь. Поэтому, когда мы говорим о Царстве Божием, мы говорим именно об этой подлинной жизни. Как еще это наименовать?! Мы, к сожалению, очень мало знаем, что такое жизнь...

А что такое жизнь?

Что мы под этим понимаем, что мы вкладываем в это?

Мне не сразу стало очевидно, что такое подлинная жизнь. Даже и сейчас я об этом знаю гадательно, как бы сквозь тусклое стекло (1 Кор. 13:12), пользуясь словами апостола Павла. С моим опытом довольно напряженной духовной жизни, монашеским деланием, пастырским опытом, и то – гадательно. А в молодости это все было чаяние. Как в Символе веры поем: «чаю воскресения мертвых», – вот такое чаяние, именно жажда, нужда в этом. Наверное, это самое главное.

Если бы вы меня еще спросили: как сохраниться в обстоятельствах, которые противоречат нашей вере, которые противоречат этой красоте, обретаемой в Боге, ответ будет таков: у нас должна быть жажда подлинной жизни.

Всё остальное не так важно, как это…

Я не знаю, кто-то из вас смотрел фильм Андрея Тарковского «Сталкер»? Помните прекрасный образ самого Сталкера, и то, что он говорит своим спутникам про Зону, несколько иронизируя, на реплику: «Да, конечно, Зона хороших принимает, а плохим отрывает голову». Сталкер отвечает: «Нет. Не хороших или плохих, а принимает она несчастных, у которых надежды другой не осталось», то есть, тех, кто с жаждой туда приходит, как к последней надежде. 

Кадр из фильма Андрея Тарковского «Сталкер»

У того эта жажда утоляется. Вот так открывается Господь, – когда Он становится последней нашей нуждой. Даже не потребностью, это не то слово, потребностей много. Это – последняя нужда! Все остальное не так важно, а вот это важно. О всем остальном мы готовы забыть, а об этом просто не в состоянии. Потому что это – тот последний вопрос, без ответа на который жить нельзя.

Когда душа исполнена такой жаждой, тогда она обязательно насытится. Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся (Мф. 5:6). В этой Заповеди блаженства самое главное слово для меня – даже не «правда», а «жажда». Насыщается – жажда! Если мы жаждем правды, то мы обязательно найдем путь, потому что вся наша жизнь – это та самая Зона из фильма Тарковского, это пространство чудес, это пространство присутствия Бога, пространство Его промысла. И надо это увидеть! Тот же Сталкер это видел, а два его спутника только под конец начали что-то понимать и поняли, что не готовы в эту комнату войти. Но, даже поняв это, потом все равно вновь дали место своим сомнениям.

Даже у порога Рая иногда нас продолжают мучить какие-то колебания. Так что даже наличие жажды не гарантирует нам блаженное бытие с Богом. Ведь жажду можно утолить и из грязного источника, не дотерпеть. В связи с этим возникает вопрос о свободе…

Свободен ли я?

Для молодежи вопрос о свободе очень актуален. Непростой вопрос. Я, знаете, годами размышлял над тем, а что, собственно, такое свобода? Своеволие понятней: что хочу, то и ворочу, но это не свобода. Иногда и рад бы не воротить, а не можешь. Нечто в тебе тебя тянет. И попробуй-ка посопротивляйся!

Когда приходишь к вере, и привычный образ жизни этого мира подвергается сомнениям во свете заповедей, мы понимаем, что нельзя «брать от жизни всё», что нужно себя ограничивать, надо быть готовым к самопожертвованию. Это всё – вызовы для нашего духа. Когда пытаешься себя заставить хотя бы попоститься, или каждое утро и вечер прочитать молитвенное правило, или прийти на службу в воскресенье, тогда понимаешь, насколько ты свободен. За шиворот себя не можешь туда притащить. Такая немощь! Такое сопротивление! Причем ты не связан ни по рукам, ни по ногам. И время у тебя есть, и силы есть молодые, а не заставить. Я не говорю о чем-то большем: когда нам приходится бороться с гораздо более серьезными страстями в себе. Попробуй-ка одолеть пристрастие к алкоголю, не дай Бог, к наркотикам, или когда на блудную страсть тянет... Попробуй-ка с этим поборись! Умирать приходится, чтобы в себе грех победить. 

По-христиански жить нельзя, по-христиански можно только умирать

И вот, когда ты решаешься на умирание за правду Христову, только тогда ты и узнаешь, что такое свобода, и узнаешь прежде всего через отрицательный опыт, – именно тогда, когда ты поймешь, насколько ты несвободен…

Ты не можешь исполнять заповеди, даже когда вдохновляешься ими.

Ведь это же прекрасно – любить ближнего, а не можешь. Говорят обычно о свободе выбора. Но выбирать же надо между чем-то и чем-то – между добром и злом. Действительно, это свобода, но только кто ее имеет? Кто реально обладает этой свободой? Только тот, кто знает и добро, и зло – он может выбирать. А когда человек не знает, скажем, добра, знает только зло – какой у него выбор?!

Но свобода выбора – это не абсолютная свобода, а лишь некий первый шаг на пути к свободе. Почему? Да потому что какая же это свобода, когда мне приходится выбирать между добром и злом, когда добро и зло являются равноценной альтернативой во мне? То есть для меня зло так же дорого, как и добро? Я, как апостол Павел, ненавижу зло, а делаю; люблю добро, а не делаю (см. Рим. 7:15). И вместе с ним говорю: Бедный я человек, действует во мне закон греха (см. Рим. 7:24). Какая же это свобода, когда приходится выбирать? Нет! Подлинная свобода – это свобода от выбора, когда зло утрачивает свою притягательность для нас.

Когда добро становится любовью моего сердца

Когда выбирать не надо, когда добро становится во мне естественной жизнью, когда любить для меня это как воздухом дышать, – вот тогда-то и наступает свобода. Когда добро стало любовью моего сердца! Не просто истиной, к которой мне надо себя тащить, а сердце сопротивляется, потому что не любит этой истины, а внутренней потребностью, воздухом души. Когда не надо постоянно раздваиваться между грехом и исполнением заповеди по любви к Богу, – вот тогда это свобода.

Горе, конечно, если человек вот так же безальтернативно возлюбит зло. Однако, чтобы в абсолютном смысле удовлетворяться только злом, это возможно только в одном единственном человеке – в антихристе. Вот он будет полностью себя реализовывать во зле, в нем добра не будет никакого, не будет и потребности в добре, никакого даже малейшего томления по подлинной жизни. Хотя изначально искра добра есть в каждом творении Божием.

В противоборстве со злом мы укрепляемся в добре

Бог зла не творит! Объективно даже диавол добр, а выбором своей свободы он зол. А это значит, что его разрывает на части, что в нем сосуществует непримиримое, абсолютно противоположное... Так что самый больший страдалец в этом мире – это диавол, а вслед за ним антихрист.
И это страдание во зле настолько велико, что они абсолютно искренне хотят уничтожения себе и всему миру.

Продолжение следует.